9 февраля
С каким восхищением Александр рассказывал мне, что он теперь отличную штуку выдумал... "Я даю хозяйке двадцать пять копеек, и она делает мне за это десять -- одиннадцать котлет, которых стает мне на обед и ужин, и я всегда прячу половину на другой день, так что приходится через день двадцать пять копеек, в месяц меньше четырех рублей... Ведь это отлично!" И вот еще возможность жить и даже наслаждаться жизнью, употребляя около четырех рублей на свой стол... Говорят, что студенты бывали и такие здесь, которые по месяцам одним картофелем питались... Вот наш пролетариат... А между тем с казенного содержания, которое гораздо обильнее, готовы бежать многие... Видно, чувство личности и свободы действует сильнее грубой животности. О Дубовицком, новом своем президенте, отзываются студенты очень нехорошо. Прежде всего он фанатик, успевший уже выказать свое нерасположение к лютеранам и католикам; потом -- он глупый формалист, хлопочет о том, чтобы за каждым столом сидел старший и раздавал кушанье, чтобы в номера студентов не ходили посторонние, и пр. Разумеется, этого сделать ему никогда не удастся; но тем не менее направление и степень ума его ясны, и если не это, то сделает он что-нибудь другое в подобном же роде... Напившись чаю, мы отправились в академию, к Вещицкому. Этот поляк очень хороший человек -- чрезвычайно скромный, основательный и добрый, что редко случается все вместе. Он сказал мне, что болезнь моя -- совершенный вздор, и даже, как мне показалось, ему смешна была боязнь моя за свое здоровье... Впрочем, он велел мне какую-то примочку взять из аптеки и с корпией прикладывать... В институте это все очень неудобно делать, но я кое-как еще справляюсь. Ранка все остается в одном положении и далее не распространяется... Вероятно, замечание Вещицкого, что это то же самое, что угорь или прыщик на лице, справедливо.
Вчера же получил я письмо от Катеньки, которой не писал с октября месяца. Я в восторге от ее писем, она очень умна, я это всегда знал, но тут видно, что ее ум формируется... Пишет она славно -- лучше всех сестер. Я непременно должен позаботиться особенно об ее будущности. Выдать ее замуж за человека недалекого -- опасно. Она имеет живую натуру и в развитии своем, кажется, не остановится... Как жаль, что я совершенно далек от нее... Что могут сделать письма, хоть бы они даже каждую неделю писались? Только надоешь, а все-таки я не знаю ее жизни, обстановки, в которой она живет... Следовательно, как же и действовать на нее? Если бы летом можно было с ней увидеться -- это было бы совсем другое дело!