22 февраля 1852 г.
Приехавши туда, мы нашли у них Ф. М. М. с женой М. П. и наших родных -- Фавсту Васильевну с Михаилом Ивановичем. Встретили и приняли нас хорошо, против нашего ожидания. Меня засадили играть в карты с Ф. М. и Михаилом Ивановичем. Как сел я играть, в первую же игру Михаил Иванович обремизился, и Ф. М. записал за ним консоляцию, несмотря на то, что играли втроем только. Удивленный этим, я спросил:
-- Что это, -- у вас консоляции разве пишутся?
-- У нас все пишется, где нам побольше идет... Мы ведь что... деревня матушка... У нас все по-своему. Деревня -- так деревня и есть.
Я был поражен таким заносчивым и обидчивым ответом и вспомнил, между прочим, гордость смирения К. (?) В. О!
Однако, пробормотав что-то такое, должно быть -- в извинение, хотя косвенное, я продолжал играть, наблюдая великую осторожность в словах, и по окончании игры -- что же? -- Ф. М. изволил прогневаться на Михаила Ивановича за то, что он очень часто повторял: "да ну же", "скорее", "чего тут думать-то", и пр., и т. п. "Нет, нет, нет -- вы спешите", -- кричал упрямый старик и не пустил его играть вторую пульку. Сначала мы принимали все это за шутку, но он начал довольно громко кричать: "Нет, вам некогда, вы спешите", и во избежание соблазна Михаил Иванович отступился от старика, который даже и не извинился потом, хоть бы шутя. Впрочем, на вторую пульку сел сначала сам папаша и дядюшка, а потом, когда они ушли за каким-то делом, то сел пришедший потом Э. А. Васильков, другой священник в Кунавине, и я... Следовательно, как бы то ни было, а я поправил первую ошибку...
У Эльпидифора Алексеевича взял я книг творений св. Василия две части и жизнь Василия Великого, которая у него переплетена отдельно от прочих прибавлений к творениям святых отцов. Все было хорошо. Папаша поторопился оттуда, потому что дал слово мамаше приехать домой пораньше. Действительно -- в девятом мы выехали оттуда и в десять были дома. Но у нас есть очень хорошие часы, которые постоянно бывают впереди и которые на этот раз ушли более часа вперед. По этим часам мы приехали в одиннадцатом уже часу, и папаша подвергся от мамаши нареканиям, что поздно воротился. Папаша расстроился, не ужинал, кажется, не спал ночь, и вообще все это было очень дурно.
17 января папаша снова назначен был служить с преосвященным и на этот раз служил действительно. Преосвященный же служил в этот день по случаю начатия выборов у купечества; с его стороны, говорят, это очень похвально и выгодно.
В этот же день, пришед из класса, я пошел в дворянское собрание на хоры, чтобы посмотреть на выборы. Отыскав там Василия Ивановича, моего почтеннейшего дядюшку, я пошел с ним и долго не мог ничего видеть, потому что сначала не счел за нужное надеть очки, а тут, при таком многочисленном обществе, было совестно. Наконец пришел ко мне сам Василий Иванович и, когда я поведал ему свое горе, посоветовал мне надеть очки, уверяя, что это ничего и что тут можно посмотреть на очень хорошенькую форму одного гусара, Мяс. Я послушался -- впрочем, когда уже народу стало поменьше -- и не раскаялся: воистину -- в очках увидел я новый свет!.. Это, должно быть, очень хорошо -- быть человеком с хорошим зрением!.. Гусар М. действительно заслуживает того, чтобы посмотреть на него, как по костюму, так и по физиономии. Здесь же видел я Мах. (?) и узнал, что он уже не учится в гимназии, а исключился и числится на службе в дворянском собрании. Сколько можно было видеть, я смотрел -- и любовался Львом А. Фостиковым. Как он хорошо держит себя: именно "лев", в фешьонабельном значении этого слова!.. Да, хорошо, что я очки надел... Здесь пробыл я часов до трех и в класс после обеда уже не пошел.