12 февраля
В 2 1/2 часа ночи мы вскочили от учащенных выстрелов со всех батарей. Ночь темная, так как луна заходит уже к 12 час. Кроме длинных лучей боевых фонарей да вспышек огня от выстрелов, ничего не видно. Пришли на батарею (я говорю о себе и о капитане Затурском, поселившемся у меня). Прислуга у орудий, слышна отрывистая передача дистанций по дальномеру и указание командира о данных для стрельбы, а затем резкий удар выстрела, за ним другой, и дальние пошли перекаты по всему нашему береговому фронту. Оказалось, что неприятельские миноноски шныряют все время вдоль берегов. Насколько японцы дерзки, но в то же время находчивы, можно судить по следующему: когда мы во время пальбы подошли к берегу, то удивлены были, заметивши ружейную стрельбу в море, между тем как никакой цепи стрелков у нас на берегу не было, -- это японская миноноска, забравшаяся почти к самому берегу, стреляла из скорострелок в море, чтобы с батарей думали, что это своя, стреляющая по японцам. Долго еще продолжалась перестрелка, почти до рассвета, затихнув мало-помалу совершенно. Наутро говорили, что нам удалось потопить миноноску, но мне кажется, что судить об этом достоверно решительно невозможно: слишком короткое время видна миноноска в районе луча фонаря и не особенно ясно, чтобы возможно было взять нужный прицел...
Подобными ночными предприятиями японцы достигали той цели, что все мы в постоянном напряжении, спим урывками и страшно утомляемся; особенно тяжело на батареях.
К 9 час. утра на горизонте моря стали показываться дымки, и вскоре перед нами выросла японская эскадра из 16 больших и 5 малых судов [...].
К 11 час. 4 крейсера эскадры отделились и ушли по направлению к Голубиной бухте, а остальные 12 (6 броненосцев и 6 крейсеров) постепенно, делая круги, стали приближаться к Крестовой батарее. Сюда же подошли наши крейсера "Аскольд", "Баян" и "Новик". Остальная эскадра все еще не может выйти из внутреннего бассейна, так как благодаря незначительным приливам им нельзя пройти в проходе, полузакрытом раненым "Ретвизаном". Первый выстрел сделан был с наших крейсеров, а затем загудела ответная канонада японцев. Сначала выстрелы эскадры ложились у наших крейсеров, приютившихся под охраной Крестовой батареи, а затем снаряды стали ложиться у батарей и даже залетать в город. Этот раз японцы стреляли исключительно разрывными чугунными снарядами, и осколки с жалобным пением разлетались после каждого разрыва. Около форта I, где я находился, разорвалось около 10 снарядов, но ни один не попал в самый форт, то же было на батареях. Это вторая бомбардировка, а между тем на фортах и батареях не пришлось наблюдать ни одного серьезного попадания, кроме осколков. Несколько снарядов разорвались у прибрежных китайских деревушек, откуда китайцы рассыпались во все стороны [...] Не знаю, были ли среди них убитые или раненые. На наших судах и укреплениях правого фланга выбывших из строя не было.
К 12 час. перестрелка на нашем фланге понемногу утихла, но зато началась глухая усиленная канонада но направлению к Голубиной бухте; по временам слышались сплошные залпы нескольких орудий. Опасаясь десанта, к Голубиной была двинута команда охотников. Чем окончилось там дело, подробно еще не знаю, но известно уже, что стреляли те 4 крейсера, которые отделились ранее, а нападали они на одну нашу миноноску, которая и была потоплена, не будучи в состоянии никуда уйти, тем более что, как говорят, у нее испортилась машина. Выручить же ее и спасти от гибели мы были не в силах, так как в Голубиной, кроме незначительного отряда и 4 полевых орудий, никого нет.
Вообще с каждым днем выясняется малочисленность нашего гарнизона, и я, право, затрудняюсь решить, что было бы, если бы японцы, подтянув значительные десанты, высадились бы под прикрытием огня своей эскадры одновременно в Голубиной и бухте Тахэ...
11 час. вечера. Пишу эти строки, а с наших батарей уже снова гремят выстрелы, на которые уже не обращаешь особого внимания,-- привыкнуть можно ко всему. По телефону узнаю, что стреляют снова по миноноскам; мне кажется, что это бесцельная трата снарядов, которой только и добиваются японцы, решившиеся, по-видимому, извести нас своей постоянной назойливостью. Выстрелы смолкли -- пойду прилечь, а то, вероятно, с половины ночи опять спать не придется.
