В 9 часов утра начальник миссии со своей супругой на мулах отправились в Гэби.
Императрица приняла их в своем тронном зале. Это обширная круглая комната с двумя громадными дверями, прорезанными с двух противоположных сторон. Стены оклеены простыми серыми обоями, пол устлан мягкими коврами. Влево от входа на возвышение устроено два трона. Правый, повыше -- для негуса, левые пониже -- для царицы Таиту. Расшитый золотом бархат сбегает тяжелыми складками вниз. На возвышении между двух шитых золотом подушек, поджав под себя, по-турецки, ноги, в белой длинной рубашке, такой же, как носят все абиссинки, сидела императрица. Лицо ее: было закрыто до глаз полотенцем. Волосы, чуть вьющиеся, но не курчавые, короткие, были открыты; большие, осмысленные, чудные глаза освещали все лицо. И ум, и любовь, и страсть, и нега, и сознание собственного достоинства светились в этих глазах.
Цвет кожи на лице смуглый, но не черный, она не-высокого роста и довольно полная женщина.
Она была одна, без мужа.
У подножия трона, в грязной рубашке, сидела седая, отвратительная старуха, несколько слуг "эльфинь-ашкеров", несколько мальчиков было у трона -- и никого больше... Насколько свободна жизнь простых абиссинок, настолько замкнута жизнь знатных особ.
Против трона стояли старинные столовые часы французской работы тут же были приготовлены два стула для посланника и его супруги.
Императрица подала руку m-me Власовой и поклонилась начальнику миссий.
-- "Как вы доехали? He было ли вам жарко?" послышались обычные вопросы светского разговора.
Переводчиком служил m-sieur Ильг. Начальник миссии испросил разрешение передать подарки Государя Императора и стал подавать их один за другим. С полным сознанием собственного достоинства приняла она блюдо, умывальник, долго не могла оторвать глаз от портрета Государыни Императрицы Александры Феодоровны.
Но вот двое слуг на носилках, устланных ковром, поднесли покрытый скатертью парчовой костюм, скатерть приподнята и во всем блеске показалась драгоценная парча, сверкнули самоцветные каменья... Женщина проснулась в императрице, Таиту осталась царицей, ни возгласа, ни какого-либо знака восторга, но тихо сползло полотенце, прикрывавшее лицо, и смуглая красавица склонилась над костюмом.
-- "Маляфья" говорят тихо губы.
-- "Oh comme c'est beau", переводит Ильг. Маленькие руки трогают материю.
-- "Оденьте его на мальчика".
M-sieur Ильг обращается на минуту в горничную и обличает одного из пажей в парчу и камни.
Императрица в восторге. Она поворачивает мальчика направо, налево, трогает камни.
-- "Это платье я одену в праздник Георгиса".
И она сдержала свое обещание. 18-го февраля внимание абиссинской знати было привлечено чудным царским убором Таиту.
Когда же за платьем стали подавать куски парчи, бархата и шелка и раскладывать их перед царицей, Таиту пришла в совершенный восторг. Она трогала ногтем парчу и шелк, как бы желая испытать их, выдергивала нитки и смотрела их на свет.
-- "Очень хорошо"..., сказала она. "И раньше мне дарили куски материи, но раньше это были маленькие кусочки, из которых ничего нельзя сделать -- теперь же! о, какая масса! я все, все могу сделать, что хочу!!"...
Через полчаса посланник откланялся императрице, аудиенция была кончена...