13-го (25-го) декабря. От Аджина до Феррада 16 1/2 верст. Выступление было назначено в 7 часов утра. Около этого времени я заметил между сомалийскими старшинами движение. Все сомали стали собираться около абана Ширдона, невысокого человека с курчавой черной бородой, и вслед за ним с копьями, ножами и щитами в руках пошли к палатке начальника миссии. Я, Ч-ов, переводчик Габро Христос и Щ-ев подоспели к ним на встречу. Они подошли к самой палатке и сели полукруглой кучкой, на корточках у входа. Лес копий поднялся над ними. Ширдон выступил вперед и изъявил желание говорить.
-- "Говори, я слушаю", сказал Ч-ов.
-- "Ты большой человек", начал Ширдон, и тот, кто меня послал из Зейлы (английский резидент), тоже большой человек. Я говорю с большим человеком".
Переводчик передал дословно эту речь. Сомали, сидя на корточках, молча слушали с полным вниманием.
-- "Я слушаю", -- было ответом.
-- "Вчера, ты не хорошо поступил. Твои ашкеры задержали караван; мы очень этим обижены. Мы идем каждый день и не имеем даже барана. Ты нам должен дать бакшиш".
-- "Бакшиша я вам не давал и задерживал вас ашкерами потому, что вы сами нехорошо поступали. Как вы будете со мной поступать, так и я буду поступать с вами. В Баядэ вы бросили ящики и вот, чтобы вы этого не сделали в Дусе-Кармунэ, я задержал солдатами караван. Потом вы избили абана, который нам служит и стоит за нас".
-- "С абаном мы поступили неправильно. Но мы это дело покончили. Человек, побивший абана, присужден нами и заплатил абану одного барана. Бросать вещей мы больше не будем и пойдем так, как ты укажешь".
-- "Если вы пойдете так, как я укажу, я дам вам завтра барана и ашкеры мои вам мешать не будут".
Абан передал эти слова сомалям; они поговорили между собой, потом начали вставать и уходить к верблюдам.
-- "Будет так, как ты сказал", проговорил Ширдон, поклонился и вышел.
Караван быстро погрузился и около девяти часов утра мы покинули Аджин.
Местность все та же. Та же узкая тропинка, среди гор, те же мелкие кусочки камня, то отшлифованные и круглые, то квадратные с режущими острыми краями. Мулы идут не так смело: видно езда по этим скалам отозвалась и на их, почти железных, копытах. Горы подымаются выше и выше, в гору идем вповоду, слезаем также каждый час на четверть часа, чтобы дать отдохнуть нашим мулам. Место обычной стоянки караванов в Ферраде оказалось занятым большой круглой абиссинской палаткой мосье Мандона, французского неофициального консула в Аддис-Абебе, едущего лечиться во Францию. Но вода была и далее, в какой-нибудь версте от дороги. Оставив казака на месте поворота, мы спустились с крутого монолита в русло реки и нашли здесь два пресных колодца с довольно чистой водой. Мулов, как и раньше на водных стоянках, пустили пастись, а сами, в ожидании каравана, напились чаю с галетами, лежа на песке, а потом разбили палатки.
На этой стоянке появились колибри. Доктор Б-н убил одну, маленькую птичку, вдвое меньше, чем наш воробей, стального цвета, с белой грудью и розовым горлом. Вечером за обедом у нас сидел Мандон, только что получивший орден св. Анны 2-й степени. Его поздравляли бокалом шампанского с получением отличия, а он благодарил и желал нам скорейшего и вполне благополучного возвращения. Мандон много лет провел в Аддис-Абебе, составил грамматику абиссинского языка, лучшее описание Абиссинии, изучил ее историю и быт. Абиссиния для Мандона стала второй родиной. Он прожил 23 года на ее территории, полюбил ее язык и нравы. Он просидел у нас до 9-ти часов вечера и, распростившись, уехал в темную ночь, сопровождаемый благими пожеланиями.
Наступила холодная сырая ночь. Казаки проводили ее в палатке. Между ними было два случая заболевания, по счастью весьма незначительных, но несомненно простудного характера; а как не простудиться, лежа на сырой холодной земле студеными африканскими ночами. Ночь эта прошла спокойно без тревоги.