В следующие дни на шарашке рассказывали о гибельной давке на Трубной, на Дмитровке... Сотни убитых, задушенных... Да нет, тысячи! Ваня подробно описывал, как пробирался к Дому Союзов, ныряя под грузовиками, как пригодилось его удостоверение, "ведь на корочке крупные буквы - ЦК КПСС". Он говорил увлеченно, хвастливо, вскользь поминая о задавленных, о "целых колоннах карет "скорой помощи". Он забывал, что надо печалиться. В мальчишеской болтовне была жуткая достоверность. И назойливо думалось: Николай начал Ходынкой, а Сталин кончил.
Однако напряжение вскоре спало. Прошел еще день-другой; казалось, уже все все забыли... Работали по-обычному и разговаривали на обычные темы. В газетах еще дотлевали официальные сообщения, телеграммы соболезнующих иноземцев и соотечественников, цитаты из каких-то статей и писем.
И все еще ничего не было о врачах-убийцах.
Умер Сергей Прокофьев. В один день со Сталиным.
Пять лет тому назад его ругал Жданов, и конечно же с ведома Сталина; ведь тот еще раньше сказал о Шостаковиче: "сумбур вместо музыки".
Виктор Андреевич говорил, что Прокофьев - великий композитор. С ним соглашался и Семен, который смыслил в музыке больше меня. О смерти Прокофьева сообщали короткие траурные объявления, короткие, сдержанные заметки. Они были едва различимы в газетах, обрамленных черными полосами.
Но его музыка будет жить и жить. А когда умер Жданов?.. О нем забыли очень скоро.
И уже в первые дни после речей, залпов, сирен явственно иссякла память о самом-рассамом великом.
Свободное копирование
