Голос Антона Михайловича в телефонной трубке холодный, отчужденный:
- Зайдите. Немедленно.
Он сидел за своим письменным столом, перебирая бумаги. А у длинного стола стоял Железов; едва кивнул мне.
- Садитесь.
А сам продолжал стоять и смотреть сверху вниз тусклыми, казалось, вовсе ничего не выражавшими глазами.
- Что это вы вздумали драки устраивать!.. Вы что, забыли, где находитесь? Вы, может, думаете, здесь дом отдыха для хулиганов? Не желаю слушать объяснений. И работаете вы хреново. Напридумывали всякое фоновидение, звукочитание. Наполовину очковтирательство нахальное. Одно оперативное задание кое-как обляпали... А со вторым уже обосрались... Так что весь институт в говне... Оперативники с нас смеются, как с дураков. Хорошо, не посчитали за саботаж... А то вы не могли бы доказать, что врали несознательно, что не хотели покрыть шпионов, врагов народа. Не могли бы доказать! Работаете говенно, с оперативниками позволяете себе нахальные разговорчики. Врете бесстыдно. И еще хулиганство... Молчать! Я вас не спрашиваю, я сам знаю.
Страшнее всего было, что он не кричал. А говорил почти что бесстрастно, монотонно. Лишь изредка голос повышался визгливо, но ни разу не крикнул, не рявкнул...
Антон Михайлович пытался вставлять какие-то замечания, иногда "укоризненные", обращенные к ко мне: "И как только вы могли... Я не поверил, когда узнал... Возмутительно..."; иногда уговаривал: "Фома Фомич, это был первый случай... Там у них, видимо, обстановка нездоровая... А научная работа может вызвать нервное переутомление..."
- Научная?.. Научился только строить из себя ученого, а хватает сапог, как босяк... Говно он, а не ученый. Хулиган и говно... Вы сами понимаете, что вы говно, или не понимаете?
Горло стиснуло тоскливой, бессильной ненавистью и страхом, подлым, сковывающим страхом:
- Чего молчите? Не понимаете, чего говорю?
- Не понимаю, как вы можете... оскорблять человека, который не может вам возразить...
Мгновение он смотрел все так же молча, все так же тускло. Мгновение ужаса.
- Человека? Он еще держит себя за человека?! Посмел бы возражать завтра же отправили бы, куда Макар телят не гонял. На урановые рудники. Там за полгода вся борода вылезет, волосы вылезут и зубы тоже... А потом подох бы, как крыса... Не цените условий, какие вам здесь создают, обнаглели. Ученого строит... Антон Михайлович, а кто это ему разрешил бороду носить? Он же один такой на весь объект. Это недопустимо. Мы же знаем, что у них значит борода, - зароки! Антисоветские зароки!.. Он обращался уже только к Антону Михайловичу:
- Вот и вы, и майор (т.е. Абрам Менделевич) за него заступались, даже в карцер не отпустили. Теперь обратно ссылаетесь на новую работу, что он вам нужен. Я делаю вам уступку в последний раз. Пусть он вам благодарный будет, и чтоб понимал, кому обязан и чему обязан... Пусть оправдывается работой. В другой раз не миновать урановых. А сейчас категорию снизить, пока не докажет, что достоин... И чтоб сбрил бороду сегодня же. Хватит, покрасовался. Вы мне доложите.
И мне через плечо :
- Можете идти.
Начался обеденный перерыв. Новая столовая была тоже в лагере. Поев, я пошел в юрту, взял у Джалиля ножницы и бритву и соскоблил бороду, тогда еще сплошь черную, с редкими сединами.
На удивленные вопросы и подначки отвечал коротко:
- Начальство приказало ! Надоела!! Умываться трудно... Так захотелось... Иди ты...
Моя подружка таращилась в безмолвном испуге. Когда вечером я рассказал ей, она поахала, спрашивала: а не будут ли теперь внимательнее следить за мной, - потом стала утешать:
- Ой, теперь у меня вроде другой роман... Как вас зовут, дяденька?.. Не приставайте, а то скажу бородатому, он вас сапогом отделает...
Свободное копирование
