26/X
Беседа с Николаевой[1].
Талантливый человек. Очень приятные вещи дораскрыла. Готова работать.
Бахирев решает медленно. Веская, замедленная речь, особенно вначале.
Первую картину хочет переписать, чтобы не сын был в центре картины, а события. Тревожные, беспокойные. Мальчик поворачивает сцену. Ей нравятся вопросы, на которые нет ответа. Это она одобряет. Но хочет, чтобы Вальган внес весь восторг от событий. Величие. Зависть. В противоположность Бахиреву.
Вторую картину не понимала. Я объяснил, чего хочу достичь в ней. На текст не нажимать, но чтобы ясны были ступени его подхода к решению.
А «монолитность» ей самой не нравится, и из романа она ее вымарала. Тем более, это и неверно. […]
Ей понравилась моя заявка и на то, что Бахирев вначале непонятен, грубоват, скрытный — прямая противоположность характеру Вальгана. А «монолитность» вешает на него эталон «правильного».
Я просил ее подумать о поговорках, пословицах для Бахирева, чтобы речь найти необычную. Обещала.
Сибирское слово: «однако-однако я пойду», «неумеха», «шмикаться».
Она находит, что если вторая сцена, сцена партсобрания и в ЦК, выпадут, то остальное простится, если оно будет даже не дотянуто.
Для первой сцены — и шумы, и прожекторы, проходящие машины, возгласы, жесты — каждая фраза должна быть наполнена тревогой. Бахирев здесь сжимается, как всегда, при всяком новом положении. Он должен познать, пережить в себе и уже потом реагировать.
Она одобряет, что я вымарал весь текст, рисующий отношение к событиям.
Свободное копирование
