24/IX
Звонила Вульф. После звонка к ней Пастернака:
«Я много пережил за последнее время… Не могу прийти в себя и потому не сказал вчера ничего складного. А потом мое состояние надо оправдать вашим спектаклем.
Спектакль меня чрезвычайно взволновал. Это надо отнести к заслуге спектакля. Я не мог анализировать, разбирать, а товарищи могли меня неправильно истолковать.
Сегодня я отошел и прошу передать всем мою большую благодарность. — А вам лично, — говорит Вульф, — он просил передать: «…может быть, я ему напишу…», но тут же осекся, чего-то он опасается, я поняла, что он в ком-то ошибся. Итак, он сказал» «В последнее время я много передумал и моя любовь к Шекспиру значительно пошатнулась. Я начал приходить к мнению, что Шекспир не для современного зрителя, я начал солидаризироваться с Толстым о Шекспире. Современный человек… нет, Шекспир не для современника.
Вчера я опять стал шекспировским приверженцем.
Огромное, цельное впечатление: оформление, музыка, мизансцены…
Сколько я помню, я никогда в театре не получал такого волнительного впечатления, у меня никогда не было такого.
Замечательно прожитая роль.
Что для меня дорого, в чем ценность нового прочтения: самодур Лир — ну это в роли. Человека, не терпящего возражений, — играли… В самом начале роли я вижу в мордвиновском Лире черты доброго человека, добряка. Поэтому он и реагирует, как порох, на то, что не отвечает его доброму. Это очень важно; это не снимает ни самодурства, ни нетерпимости, но дает возможность прийти к тому концу, к которому и приводит Мордвинов Лира. Прозрение логически подготовлено.
Борьба доброго со злым. Побеждает добро.
Важные, очень важные компоненты в роли юмор смех, улыбка, не знаю, как это делает актер, но они мне говорят о том добром, что таится в Лире.
Так же и у других, у Шута например.
Формулы стали живыми; ожили».
Из женщин его убедила Шапошникова[1] — и исполнением и индивидуальностью. В ролях двух других дочерей актрисы играют хорошо, но их индивидуальности не для этих ролей.
Он находит, что спектакль очень музыкален и музыкальность его в ритме спектакля.
(ИЗ ДНЕВНИКА РОЛИ БАХИРЕВА
«Битва в пути» Г. Николаевой)
3/X
А что если в минуты отчаяния, а оно должно быть, Бахирев[2] услышал свою песню сибирскую по радио? Грустную, грустную?..
Может подпевать, думая, может посвистывать…
Ходил, ходил, мотнул головой раз, другой и башкой о стенку — раз!