А. Э. Булгак
[Краков] 9 февраля 1903 г.
Добрая, любимая моя Альдонка!
Глядя на фотографии и письма, которые ты прислала, я даже растрогался. Так хотелось бы хоть на секунду забежать к вам и обнять, поцеловать всех, поиграть с детьми, услышать их смех, плач и снова смех, и шалости, взглянуть, как Рудольф учится, Тоня-профессор озорничает, а Манюся капризничает, как ты укладываешь их спать, а сама вечно работаешь. Когда я получил твое письмо и фотографию Рудольфа, меня охватила такая ужасная тоска, по-видимому, нескоро мне удастся приехать к вам. Правда, здесь тоже родная сторона, польская, но жизнь здесь так тянется и так отличается от нашей. Люди здесь только и знают, что по целым дням сидят в кабаках. И часто хочется мне бросить весь этот Краков с его историческими памятниками, кабаками, сплетнями и сплетниками. А, однако, я должен сидеть здесь и буду сидеть.[1] Возмущаюсь я ужасно, но ничто не помогает и только разрушает мое здоровье. Так и живу со дня на день, не лучше, чем во времена оны, с той лишь разницей, что могу работать немного свободнее.
Но не стоит заражать тебя своим нездоровым настроением, скучно мне, вот и все. Слышал я здесь, что кто-то из моих братьев, Игнась или Владысь, заболел. Известие это относится к декабрю, но скорее всего это сказка. Напиши мне, пожалуйста, когда ты имела известия от них, где они теперь. Представь себе, когда я был еще в Закопане, обо мне с тревогой спрашивали, в Закопане ли я еще, так как разошелся слух, что из санатория я выехал в Варшаву и там вторично смертельно заболел.
Так вот, кто-то пустил такую утку обо мне и обеспокоил меня самого: не заболел ли кто-нибудь из моих братьев. Однако уже потом я получил твое письмо и успокоился. Напиши мне все же, что о них слышно, когда ты имела от них последнее известие.
Кончаю, так как тороплюсь.
Сердечно целую всех вас.
Ваш Ф.
Свободное копирование
