Я всячески демонстрировала нежелание быть рядом с дяди Мишей, не отвечала ему, делала вид, что его не вижу. Я не желала его видеть рядом с нами, ведь у меня был обожаемый папа Лева. К тому же, между первым и вторым арестом, папа был в Москве у своей сестры Нины Анзимировой, которая жила в квартире их отца на Малой Никитской, то есть рядом с Бронной. Как я теперь знаю, он женился на Рене (Ренате) и у них родился сын Владислав. Позже я узнала, что мама иногда встречала Нину, и та как-то рассказала, что к ней приезжал из Парижа родственник, священник в рясе, подпоясанный веревкой. Это был сын ее первого мужа Ивана Родионова, эмигрировавшего вместе с Деникиным или Врангелем, будущий архиепископ Цюрихский владыка Серафим.
Мама не желала видеть моего папу, но дядя Миша всё время тайно от жены встречался с ним и регулярно подкидывал ему деньги, поскольку папа уже был уволен из Министерства железнодорожного транспорта и остался безработным. Дядя Миша постепенно завоевал мое сердце, тем более, что папа Лёва совсем исчез. Как оказалось позже, в 1937 году он был арестован и почти сразу же расстрелян, как «враг народа».
В нашу двенадцатиметровую комнату на Бронной мама ухитрилась втиснуть грушевое пианино фирмы «Рёниш», которое ей дедушка Кузя купил на Международной выставке-ярмарке в Нижнем Новгороде. На этом инструменте пытались позже учить музыке меня, ещё позже - моего сына Андрюшу. Было в комнате тесно, но рядом были Патриаршие пруды, следовательно - каток, где я научилась кататься на коньках без особой техники и красоты.
Свободное копирование
