Годы 1917-1924 - 9

Отношение Грина к музыке и театру. "На американских горах". Происхождение рассказа "Табу"

  Иногда я играла Александру Степановичу на рояле.

   Из пьес, которые я знала, ему больше всего нравился Второй вальс Годара.

   Однажды, прослушав его, Александр Степанович сказал:

   -- Когда я слушаю этот вальс, мне представляется большой светлый храм. Посреди него танцует девочка.

   Герой "Блистающего мира" Друд, обладающий способностью летать без всяких приспособлений, прилетает к своему другу Стеббсу; тот показывает ему музыкальный инструмент, который он смастерил из бутылок, и говорит:

   "Я понемногу расширил свой репертуар до восемнадцати-двадцати вещей; мои любимые мелодии: "Ветер в горах", "Фанданго", "Санта-Лючия" и еще что-то, например, вальс "Душистый цветок"".

   Друзья начинают свой концерт с "Фанданго", потом переходят на вальс из "Фауста". После вальса Стеббс играет песенку Бен-Бальт, которую поет Трильби у Дю-морье: "Далеко, далеко до Типерери", "Южный крест", Второй вальс Годара, "Старый фрак" Беранже и "Сан-та-Лючия".

   При выступлении Друда в цирке он просит сыграть что-нибудь плавное, например "Мексиканский вальс".

   Один из героев "Приключений Гинча" идет по лестнице, напевая арию из "Жосселена".

   Думаю, что не сильно ошибусь, если скажу: перечисленные музыкальные произведения почти исчерпывают репертуар Александра Степановича. Он усвоил их, вероятно слыша в ресторанах, на эстрадах или в граммофонной записи.

   За те восемь лет, какие мы прожили с Александром Степановичем, он почти не бывал в театре, несмотря на то что интересных пьес и прекрасных актеров было много. С огромным успехом шли пьесы Л. Андреева, Метерлинка, Гауптмана и А. Блока. Молодежь увлекалась театром Комиссаржевской, ею самой и пьесами Ибсена, в которых она играла. Все мы по многу часов дежурили за билетами на спектакли Московского Художественного театра. Особенно сильное впечатление производил "Юлий Цезарь". В Мариинском оперном театре ставился цикл вагнеровских опер -- "Кольцо Нибелунгов", на который тоже было очень трудно доставать билеты.

   Но ни одно из этих увлечений не коснулось Александра Степановича. В 1908 году мы только раз пошли с ним в Александринский театр, на пьесу Гамсуна "У царских врат". Но уже в первом действии Александр Степанович стал ворчать, что, по-видимому, автор не на стороне героини и что это -- противно. В антракте я предложила Александру Степановичу уйти из театра, не досмотрев пьесу, и мы ушли.

   Еще раз мы были в театре в 1913 году, на балете "Дон-Кихот". Но тут Грину показалось, что благородный Дон-Кихот осмеян, и он начал громко делать замечания. Я опять предложила уйти, но Александр Степанович пошел в буфет, уйти отказался, а во время действия снова делал резкие замечания, вызывая этим неудовольствие и шиканье публики.

   В декабре 1903 года при Театральном клубе на Литейном проспекте открылось кабаре "Кривое зеркало".

   Этим новым, остроумным и тонким зрелищем Александр Степанович увлекся. Да и нельзя было не увлечься, так как всё в "Кривом зеркале" было свежо, умно и талантливо. Театром руководили З. Холмская и О. Кугель. Репертуар "Кривого зеркала" требовал от своих зрителей высокой художественной культуры, знания современного театра и литературы. В первый год существования "Кривого зеркала" спектакли начинались в двенадцать часов ночи. Предполагалось, что артисты, литераторы, художники и театралы будут приезжать туда поужинать и, сидя за столиками, смотреть на интимной, маленькой сцене номера то едкие и остроумные, то лирические, всегда злободневные и прекрасно поставленные. Жанр "Кривого зеркала" пришелся по душе Александру Степановичу. Недаром Э. Золя называл репертуар монмартрских кабачков "романтическим".

   Другой новинкой в те же 1908--1910 годы был "Луна-парк" -- летний театр и сад с впервые появившимися тогда "аттракционами". Насколько "Кривое зеркало" было изысканно и остроумно, настолько "Луна-парк" -- груб и нехудожествен. Александр Степанович пригласил меня пойти в "Луна-парк", когда туда приехали, кажется, сомалийцы или какое-то другое экзотическое племя. Сомалийцы были интересны, на сцене стояли их хижины с примитивной утварью, сидела красивая женщина с ребенком, оба светло-шоколадного цвета, а на эстраде мужчины с копьями исполняли воинственную пляску.

   Грину "Луна-парк" дал сюжет для одного из рассказов в "Наследстве Пик-Мика" -- "На Американских горах". На этих горах произошел единственный, кажется, за всё время их существования смертельный случай: пожилой человек захотел испытать сильное ощущение, которое возникает при скатывании с гор, но переживание оказалось слишком сильным для его сердца, и он скатился вниз мертвым. Не знаю, было ли об этом несчастном случае в газетах, но молва о нем облетела весь Петербург.

   Две проделки Дмитрия Николаевича Садовникова, поэта и этнографа, дали повод к созданию рассказа Грина "Табу".

   Д. Н. Садовников был женат на родной сестре моей матери, Варваре Ивановне Лазаревой. Отец мой недолюбливал Д. Н. Садовникова, говорил, что Дмитрий Николаевич оригинальничает и, пользуясь тем, что жена влюблена в него, слишком позволяет ей за собой ухаживать. Но тем не менее отец не мог без смеха вспоминать про некоторые проделки Дмитрия Николаевича. Из них я запомнила и рассказала Александру Степановичу о двух. Первая относилась к молодым годам Дмитрия Николаевича.

   В те времена барышни встречались с молодыми людьми почти исключительно на вечерах. С шестнадцати лет барышню начинали "вывозить" на балы. Ее сопровождали родители, а если родителей не было, то братья, тетки и другие родственники. Ехать одной на бал или в театр было для порядочной девушки в те времена невозможно. Одна из двоюродных сестер Д. Н. Садовникова обратилась однажды на святках к нему с просьбой -- сопровождать ее на костюмированный бал. Он согласился. Заехал за кузиной, дождался ее в прихожей не раздеваясь; поехали на бал. Когда же лакеи сняли с них верхнее платье, барышня с ужасом увидела, что на Дмитрии Николаевиче нет ничего, кроме перьев и стрел вокруг бедер. Барышня бросилась от него сначала в гостиную, потом в зало. Дмитрий Николаевич с ужимками и прыжками, изображавшими людоеда, гонящегося за добычей, догнал ее. Тогда несчастная кузина спряталась в спальне хозяев. После этого уж никто из родственников Дмитрия Николаевича не обращался к нему с просьбой сопровождать их в гости.

   Много позже, уже женатым, Дмитрий Николаевич ехал куда-то по железной дороге. Вышли с женой на перрон станции, на которой, не знаю почему, он хотел остаться, а Варвара Ивановна нет. Направились к буфету. Вдруг Дмитрий Николаевич падает с резким криком и бьется в судорогах. Пена изо рта и обморочное состояние. Кругом засуетились, послали за врачом, перенесли в приемный покой. Поезд ушел. Тогда Дмитрий Николаевич спокойно сел и объявил, что он совершенно здоров и припадок падучей был им разыгран.

   Эти две проделки Д. Н. Садовникова и породили рассказ "Табу". Писатель Агриппа, "не умеющий или неспособный угождать людям", терпит кораблекрушение и попадает к людоедам. Его товарища немедленно съедают, герой же спасается тем, что искусно разыгрывает припадок падучей, а потом объявляет, что в это время с ним говорил "дух". Считая его священным, жрец дикарей налагает на героя рассказа табу, то есть делает его неприкосновенным и тем спасает его от дикарей. Агриппа вторично разыгрывает припадок падучей, на этот раз более длительный, а затем объявляет жрецу волю "духа": ехать всем дикарям по направлению к потонувшему кораблю. Ночью он продырявливает все пироги, дикари тонут, а героя спасает проходящий вблизи корабль.