Два года в ссылке - 3

На третий день путешествия, к вечеру, мы приехали в Пинегу.

   В 1910 году Пинега хоть и называлась уездным городом, однако больше походила на село. Главная улица, растянувшаяся километра на два вдоль большой дороги, вторая, более короткая, параллельная первой, и несколько широких переулков, соединяющих первую улицу со второй и с берегом реки, где тоже лепятся домики, -- вот и весь город. Посреди города площадь и на ней -- церковь; подальше еще базарная площадь, больница, почта и несколько лавок.

   Скрывать свое социальное положение в Пинеге было бессмысленно. Сразу сказали хозяйке станционной избы, что мы ссыльные, и спросили, где есть свободная квартира. Она ответила, что в городе вряд ли найдется свободное помещение, но что, вероятно, мы найдем квартиру на Великом дворе, где постоянно селятся ссыльные.

   На другое утро мы пошли на Великий двор. По дороге рассуждали: вероятно, Великий двор -- огромное бревенчатое здание, выстроенное четырехугольником. Посреди него -- двор. Что-то вроде фаланстеры, в которой живут ссыльные. Прошли город до конца и свернули вправо, в овраг, как учила нас хозяйка станционной избы. Прошли по дну оврага и, выбравшись на противоположную его сторону, оказались на высоком берегу реки Пинеги. Тут высилось несколько бревенчатых больших двухэтажных домов обычной северной постройки. Каждый из этих домов состоял из четырех хозяйств: две избы и два больших крытых двора внизу и две избы и два двора наверху. Каждое хозяйство вполне изолировано от другого, а сложены они все вместе для тепла, чтобы меньше продувало. Постройки просторные. Изба состоит из большой кухни с огромной русской печью и чистой половины, а эта в свою очередь из двух комнат: в одно окно и в два. На крытом дворе большие запасы сена и соломы для скотины, хлева, склад саней, сбруи, сельскохозяйственных орудий.

   Мы сняли избу во втором этаже, в правой половине дома. Левую верхнюю избу снимали тоже ссыльные: Н. А. Кулик с женой.

   Перевезли вещи на новую квартиру, накупили посуды, провизии и стали устраиваться. Но тут Александр Степанович усадил меня на стул и сказал:

   -- Сиди, отдыхай, ты набегалась из-за меня в Петербурге, теперь я буду работать! -- И, гремя, задевая за все углы, роняя то одно, то другое, начал развязывать корзины, распаковывать посуду, расставлять и раскладывать всё по местам. Было очень томительно сидеть ничего не делая и наблюдать бурную, но неумелую деятельность Александра Степановича.

   Я хотела хоть растопить печь и постряпать, но услыхала грозное:

   -- Сиди, я сам!

   Затопил печь, вымыл мясо и спросил:

   -- Что еще кладут в суп?

   -- Соль, перец и лавровый лист.

   -- Есть!

   Когда мы сели обедать, Александр Степанович вынул ухватом горшок с супом из печи и понес в комнату, но задел за косяк и опрокинул горшок. На дне крупного черепка осталось немного супу, мы его попробовали и не пожалели, что суп разлился, -- есть его всё равно было бы нельзя: Александр Степанович положил "горсточку" перцу, и бульон обжигал рот.

   После раннего обеда я придумала выход из своего скучного положения: пошла в город и купила мадаполаму на шторы и тюля на занавески. Шить Александр Степанович не умел и потому не мешал мне заниматься этой работой. На другой день вся суматоха кончилась, и мы зажили хорошо.