После нашего приезда мама попыталась вырваться из дома, устроиться на работу. Для начала, меня попробовали отдать в детский сад, в тот сад, где работала Фаня (сестра матери С. Печуро. — прим. А. М.). Садик занимал красивый особняк на Гоголевском бульваре. Меня отвели туда, когда Фаня была в отпуске. От нее я знала много об этом садике. Она любила и жалела детей, ласкала и выслушивала их и часто дома рассказывала о их проделках и шалостях, повторяла смешные словечки, фразы. Но когда меня окружила толпа бойких, стриженных наголо ребятишек в одинаковых синих халатиках, я растерялась. На следующий день, поняв, что меня опять собираются отвести в детский сад, я устроила рев, меня пришлось тащить почти волоком. В саду я продолжала реветь и дичиться, а когда дети сели обедать, меня стало тошнить от слез и волнения. Меня отвели в изолятор и вызвали маму. Домой с мамой я шла вприпрыжку. Узнав о моей реакции на детский сад, позвонила тетушка отца, детский врач Рива, чей авторитет в семье был непререкаем и сказала: «Перестаньте мучить ребенка! Сиди дома и воспитывай дочку сама!» И мама подчинилась.
Через некоторое время мама, справедливо считая, что меня нужно приучать к детскому обществу, отвела меня на Спасопесковский кружок к пожилой даме с добрым, расплывшимся лицом, в черном плюшевом салопе и примятой фетровой шляпке. Звали ее Евгения Львовна. Она вела так называемую «прогулочную группу», состоявшую из 6–8 детей лет пяти-шести.
В предвоенные годы среди родителей, считающих себя культурными, было принято отдавать детей в такие группы. Вели их, как правило, дамы из «бывших», они присматривали за детьми, приучали их к каким-то приличным манерам, нередко в таких группах обучали разговорному иностранному языку, чаще всего французскому. Иногда детей приводили утром на место прогулки, потом забирали на обед, после обеда приводили снова часа на полтора-два. В других случаях дети приносили с собой еду и проводили с воспитательницей целый день, приходя на обеденный перерыв домой к воспитательнице, где и съедали каждый свою домашнюю снедь.
Меня отдали в чисто прогулочную группу, где, правда, учили французскому. Мама почему-то договорилась, что меня учить не будут, поэтому я запомнила только несколько отдельных слов, кроме «бонжур» и «аревуар».
На Кружке мы играли в разные игры, без всякого «руководства» со стороны руководительницы, и не только с детьми из своей группы. Таких групп там было несколько. Обычно воспитательницы собирались на какой-нибудь скамейке, беседуя друг с другом, приглядывая за тем, чтобы мы не делали ничего, что могло бы причинить нам вред, и чтобы дети не обижали друг друга. С тех пор я помню бесчисленные считалки, присказки, «ручеек», «бояре, а мы к вам пришли», «разрывные цепи» и многое другое.
Еще одно развлечение было несколько необычным, и, как ни странно, его нам тоже не запрещали. В большом доме в начале Трубниковского переулка, как и сейчас, была резиденция американского посла . Мы с любопытством наблюдали, как в саду перед домом играли американские дети. Почему-то мы старались задирать и дразнить этих детей. Мы брались за руки и подбегали к ограде сада с криком «хай ду ю ду!». И с хохотом бежали назад. Почему-то нам казалось, что это должно быть им обидно. Правда, американцы на это никак не реагировали.
Свободное копирование
