13 фев. Надо бы записать (как о вехе — для себя), как я в этот раз уезжал из Л-да — о ссоре с Эммой в метро из-за автобуса, с ее фразой о том что «надоело» и моя вспышка тут же. <…>
Приехал в Москву с непогасшей обидой на что-то (история с бессонной ночью и эти проводы и еще ряд мелочей) и очень уставший от мыслей об этом.
Думалось: надо, надо заняться собой, не жить ожиданием какой-то жизни, которая вот-вот настанет (а может и не настать), а жить той жизнью, кот. есть реально в настоящем, чтобы ощущать ее и чтобы она не просыпалась между пальцев, как песок.
Перебирал свои ошибки: запущенность матер. дел, неудачи, плохо одет, совсем перестал гнаться за «форсом» (а этого нельзя!), пренебреженье честолюбием и равнодушие к успеху. Мне-то и в самом деле многое из этого ряда безразлично, но для нее — это имеет цену и не считаться с этим глупо и непростительно.
А может в чем-то она и права и безусловно права в своем насквозь женском чувстве ко мне (что так «нельзя»). И все же больше всего ворочалось во мне с бока на бок какая-то обида. И еще накопилась усталость и жажда одиночества вплоть до того, что я минутами готов был за него заплатить любой ценой (даже той, о которой потом могу пожалеть). <…>
Дошло до того, что Лева, в сущности ничего не зная, стал советовать мне снять комнату в Москве и не возвращаться сейчас в Л-д.
Так было в первые дни после приезда, но сейчас все стало уже меняться — и попросту я стал скучать по Эмме. <…>
Записываю это все, потому что, пожалуй, такого во мне кризиса еще не было за все время. Если бы писал об этом в первые дни, то написал бы горячее и резче, но теперь могу уже описывать это эпично (что и лучше). Но все же из песни слова не выкинуть — что было — то было.
14 фев. У меня сильнейший грипп, как у многих в Москве. <…>