23 марта
Утром зашел на репетицию «Наташи».
Нервная атмосфера. Видно, что В.Э. чем-то раздражен. Я сажусь в глубине зала. В.Э. несколько раз поправляет З.Н. мизансцену. Она вступает в спор. Сыплет словами, в роде своей излюбленной «доминанты». Он молчит. Так несколько раз. Вдруг он ломает карандаш, который держит в руке, бросает остатки на пол и кричит: «Зина, ты меня тянешь в быт!..» Она надувается. Нет, это все не работа. Долгая пауза. Потом В.Э. объявляет перерыв.
Я хочу незаметно уйти, но В.Э. меня замечает и подсаживается. Я рассказываю ему о покаянной речи Эйзенштейна, чтобы отвлечь его от репетиции. Он вздыхает: «Да, очень тяжело стало работать...» Сидим молча. Он задумался. Меня пронизывает острое чувство жалости. Подходит З.Н. Я здороваюсь, она не отвечает. Что-то спросив его (неважное — видно для разрядки), отходит. Продолжаем разговаривать. Завтра на радио премьера «Русалки». В.Э. приглашает меня слушать с ним в студии. Мне это не очень удобно, но я решаю пойти. Наплевать на истерики З.Н., чему быть — тому не миновать...
В это время появляется Таня Литвинова — дочь наркоминдела. В.Э. знакомит меня с ней и просит быть ей «гидом»: объяснить все про ГосТИМ и пр.
После репетиции в театр приходит группа периферийных режиссеров. Им показывают пролог из «Наташи», потом В.Э. беседует. Вся «беседа» состоит из его старых, «дежурных» оборотов и шуток. Интересен только один штрих. Кто-то спрашивает: «Всеволод Эмильевич, вот вы положили начало “Театральному Октябрю”…» В.Э. играет испуг, оглядывается и быстро перебивает: «Нет, нет, я не клал!» Хохот. Все всё понимают. <…>
Свободное копирование
