16 марта
Днем в фойе беседа о вчерашней репетиции. Сначала В.Э. просит выступить актеров. Все говорят неинтересно, казенно и, пожалуй, неискренне. Как-то мимо. Серебрянникова, пылая гражданскими чувствами, просит, чтобы ее Феклу арестовали в финале. А то-де она не может ее играть. «Я бы ее сослала»... Ну, и так далее, и в том же роде.
Зинаида Николаевна говорит в чем-то верно, но так претенциозно, так бестактно, что ощущение досады от ее речи мешает воспринять «рациональное зерно». Десять раз употребила свое любимое слово «доминанта». «Доминанта пьесы», «доминанта спектакля», «доминанта роли»... Стенгазету мимоходом назвала заборным листком. И т.п. Ей стал отвечать, тоже демагогически, дурак Темерин. В.Э. оказался в трудном положении и все поглядывал на меня, так как привык, что последний год на собраниях черную работу полемики я беру на себя. Но я решил помолчать. Не хочу выступать против спектакля в союзе с Темериными, а защищать всё, во что бы то ни стало, в блоке с Райх — тоже не очень приятно…
В конце концов, В.Э. пришлось все же выступить, и речь его свелась к тактическим маневрам. Он хотел сгладить грубости З.Н. и как-то ее поправить. Все это было довольно тоскливо. Но потом В.Э. не выдержал и заговорил по-настоящему:
«Свердлин хорошо сыграл Нумбаха, хотя это было все же не то, о чем я мечтал. Я мечтал о втором Мамонте Дальском. Это мое большое несчастье, что я стар и так много видел замечательных актеров...»
«Мизансцена — это гармонизация; актерская игра — мелодия...»
«Хороший режиссер может добиться одного и того же и посадив, и подняв актера...»
«Режиссерский театр — это и есть актерский театр...»
Вечером в ГосТИМе «Дама», и В.Э., может быть, ждал меня, но я пошел с Машей в кино. Вернувшись, вдруг <на>писал стихи, которые назвал «Мартовскими строфами». Они посвящены и Л.В., и Т., и Маше Г., и другой Маше — всем подружкам этой весны.
Свободное копирование
