Керчь. Крепость
Май 1919 г.
Мы сидим прямо над обрывом. Перед нами бухта, невидимая в темноте безлунной ночи. Только около берегов бесчисленные огни трепетно дрожат и отражаются золотистой рябью в воде. Город весь сияет огнями и окутан светлой дымкой. Там всё спокойно: так же медленно и беспрерывно переливается толпа, и рестораны полны народом.
Здесь у нас тоже спокойно и тихо под звёздным небом. А там – в Аджимушкае – в это время идёт бой. Ночной бой. Льётся кровь, ружейная трескотня похожа то на треск разрываемой материи, то на клокотание кипящей воды. Пулемёты дают очередь за очередью, ленты всё идут и идут, и, наверное, уже давно кипит вода в круглых стальных кожухах. Беспрерывно бьют орудия с поезда и с двух английских контрминоносцев.
Сверля воздух алмазным мечом, беспокойно передвигаются лучи прожекторов, то скользя по деревне Аджимушкай, то внезапно впиваясь в какое-нибудь особенно интересное место. Невидимые в темноте дома внезапно ослепительно вспыхивают, когда добирается до них любопытный луч. И тогда, вероятно, всё ложится в том месте, объятое паникой… Потому что луч редко бывает один: за ним следует громовой выстрел, и, переходя с высокого тона на альт, летит снаряд и врезывается в землю оглушительным снопом осколков, визжащих, шипящих и воющих, как рассерженные звери.
Изредка где-то, вероятно, около завода медленным, плавным подъёмом взметается ракета, то синяя, то кроваво-красная, вспыхивает, как какая-то сказочная звезда, и сейчас же вслед за ней раздаётся выстрел с английского миноносца, более резкий, чем орудийный. Что-то летит, словно курьерский поезд, с шумом, шипением и треском. Потом лопается, и вдруг, словно какое-то ночное солнце, появляется ракета: огромная, ослепительно-яркая, освещающая самые затаённые закоулки Аджимушкая. Она медленно, словно нехотя, опускается вниз и гаснет где-то у самой земли. Подымается невообразимая трескотня; молчаливые в темноте, пулемёты сразу начинают трещать на все лады. Бьют гранатами, бьют с кораблей. Как только гаснет ракета, те, что лежали, вскакивают, делают перебежки, бросаются вперёд, атакуют, кричат; только слышны отдельные выстрелы в упор.
Так как расстояние до Аджимушкая большое и свет передаётся быстрее звука, то получается обманчивое впечатление, будто когда вспыхивает ракета - всё молчит, потом, когда она гаснет – подымается стрельба. Мы тихо сидим и внимательно смотрим. Странно чувствовать себя в полной безопасности, когда там идёт такой смертоносный огонь. Впереди у меня хороший ужин, потом мягкая пружинная кровать, а там будут драться, может быть, до утра; глаз не сомкнут уже наверняка и будут промокшие лежать, дрожа от холода и сырости в мокрой траве и липкой глине. Немного стыдно. Мы все сидим и смотрим. Стараюсь вообразить себе, что там делается и что переживают в эти минуты наши солдаты и офицеры.
Постепенно всё стихает. Кто победил? Пока неизвестно. Но отдельные выстрелы и очереди из пулемётов не умолкнут до самого утра. Будут лежать <противники>, притаившись, как звери, и наблюдать, а с первыми лучами солнца бой возобновится.
Всей душой рвусь туда, в этот разрушенный Аджимушкай, но нельзя ехать – нога болит.
Свободное копирование
