Любимая моя

     Тот, кто хоть раз слышал как я пою, ни за что не поверит, что моё первое появление на сцене связано именно с вокалом.

       Во время Великой Отечественной войны очень популярна была песенка "Любимая моя":

       "Я уходил тогда в поход

       В далёкие края.

       Рукой взмахнула у ворот

       Любимая моя".

       Я не помню ни композитора, ни автора стихов, но мелодия была столь лиричной, а слова такими трогательными, что её сразу запела вся страна.

       В то время было принято, чтобы пионеры (младшие школьники) время от времени выступали с самодеятельными концертами в госпиталях перед ранеными. Всё бы хорошо, но какая-то местная инстанция постановила, что помимо концерта мы должны ещё приносить продуктовые подарки для улучшения питания раненых.

       Для нас это было абсолютно невыполнимо, т.к. того скудного пайка, который мы получали по продуктовым карточкам на месяц, едва хватало на неделю. Остальное время жили впроголодь. Подбирали около госпитальных кухонь и столовых для военнослужащих картофельные очистки, вываренные кости и это поедали.

       Но постановление любой инстанции в военное время есть приказ и мы его выполняли. Собирали по 5 копеек с носа, покупали у торговок семечки по 10 копеек стакан, рассыпали их в газетные кулёчки по полстакана и перед концертом раздавали раненым. Те от семечек не отказывались, но, глядя на наши восковые прозрачные лица, тут же почти полностью скармливали их нам.

       А торгаши - они и во время всенародных бедствий - торгаши. Раньше стакан семечек стоил 3 копейки (цена трамвайного билета), но, узнав об этом постановлении, тут же взвинтили цену до 10 копеек, понимая, что деваться пионерам некуда, всё равно купят.

       Как-то мы выступали в госпитале для тяжелораненых. В конце программы я должен был петь "Любимая моя". Устроители концерта полагали, что эта проникновенная песня, исполненная красивым мальчишеским голосом, будет достойным завершением программы. Я, как говорится, был обречён на успех.

       Но перед самым началом концерта к начальнику госпиталя обратилась какая-то старшеклассница, которая заявила, что хочет выступить с песней "Любимая моя". Начальник госпиталя тотчас вызвал наших руководителей и велел включить девушку в программу.

       Организаторы стали было говорить, что у нас уже есть эта песня, но начальник настаивал на своём и старшеклассницу выпустили первым номером.

       У неё был довольно приятный голосок, сама она была миловидна. Но главное было в том, как она держалась. На ней была коротенькая юбочка "cloche"(клёш). При резких поворотах юбочка взлетала, открывая ножки почти до верхнего края чулок. Для школьницы это была дерзость по тем временам немыслимая. После выступления, раскланиваясь и приседая (не забывая достаточно высоко приподнимать юбку), она очаровательно приоткрывала ротик. Современные кокотки убеждены, что именно они изобрели такой способ соблазнения. Никак нет. Это было известно уже давно.

       Бойцы не столько вслушивались в то, что она поёт, сколько всматривались в её фигуру. Самые бледные раненые становились пунцовыми, а в их потухших от физических и душевных страданий глазах появился блеск. Хлопали ей неистово.

       Много лет спустя, будучи уже опытным клиницистом, я натолкнулся на статью нескольких японских врачей, которые опубликовали необычное исследование.

       Наблюдались две группы послеоперационных больных мужского пола. Одна группа получала традиционное лечение, другой - плюс к тому ежедневно давали на просмотр "Картинки с весёлыми девушками", т.е., попросту говоря, порнографические журналы.

       При статистической обработке материала было достоверно установлено, что во второй группе заживление послеоперационных ран и улучшение общего состояния наступали в два с лишним раза быстрее, чем в первой.

       Прав был старый медицинский волк, настаивая на показе хорошенькой девушки, умевшей себя подать.

       А в стане организаторов царила паника. Что делать? С одной стороны им не хотелось ломать программу, с другой - нельзя же в самом деле давать два одинаковых номера. Кому-то пришла в голову идея: "Давайте выпустим Качалова с Медведевым (мальчиком из хора) - это дуэт и он будет смотреться по-другому".

       Быстренько набросали вторую партию и стали разучивать с Медведевым. Но у него, при неплохом голосе, были проблемы с музыкальным слухом и выучить вторую партию за 10 - 15 минут, что у нас оставались, он не мог.

       Решили максимально упростить ему задачу: второй голос давать только в терцию, а где это невозможно, петь в унисон. Но и это оказалось ему не по силам. Что же всё-таки делать?! Кто-то опять нашёл выход из положения: Вторую партию будет петь Качалов, который за оставшиеся 5 минут успеет её схватить, а первую - Медведев, так как основную мелодию он всё-таки знает.

       Спасены!!! На радостях забыли, что у меня голос выше, а у Медведева ниже. Мне предстоят трудности с низкими нотами, а ему с высокими. Пробовать новые тональности с баянистом уже не было времени.

       Нас вытолкнули на сцену. Баянист проиграл вступление, а дальше стало происходить то, что и должно было произойти.

       Как назло, первый же звук (он приходился на слово "Я") был самым низким во всей мелодии. Справиться с ним с ходу мне не удалось. Раздалось какое-то кряхтение и вместо "Я уходил тогда в поход" получилось что-то вроде "Кхя-кху ходил тогда в поход". А Медведев в следующей музыкальной фразе безбожно "спетушил" на высокой ноте... Провал был полный.

       Но я мобилизовался и мгновенно вспомнил всё, чему учила меня моя бабушка (она была оперной певицей). На трудный низкий звук нужно как бы садиться сверху, а подбородок не опускать, как это делают многие доморощенные певцы, а наоборот - приподнимать его. Звук не должен застревать в горле, для этого нужно широко раскрывать рот и растягивать губы, сохраняя их округлость так, чтобы "а" звучало почти как "о". Открытое "а" считалось в пении вульгарным звуком. От себя я ещё добавил нахмуренные брови. Мне казалось, что низкий голос свойствен людям мужественным и суровым.

       Надо отдать мне должное, в следующих куплетах я с низкими звуками справился. Но какой ценой?!...

       Представьте себе младшего школьника, который, исполняя лирическую песню, вдруг устрашающе сдвигает брови, скалит зубы, вздергивает подбородок и непонятно зачем время от времени слегка приседает. (Нужно же на низкий звук садиться сверху...).

       В зале творилось что-то невероятное. Койки неравномерно колыхались. Раненные задыхались и синели от хохота.

       Когда мы кончили петь, аплодисменты были такими, что казалось, будто в госпиталь угодила 500-килограммовая авиабомба.

       На сцену полетели кусочки сахара, сухарики, плиточки подсолнечного жмыха и прочие гастрономические изыски того времени. Кто-то даже бросил банку консервов.

       У многих раненых от бурных аплодисментов выскочили иглы из вен и сёстры метались между койками, вновь налаживая капельницы. Недалеко от сцены лежал боец, у которого правая рука была загипсована от плеча до кончиков пальцев. И он, не имея возможности хлопать двумя руками, так колотил здоровой рукой по гипсу, что тот раскололся. Едва сросшаяся кость сломалась и раненого экстренно увезли в операционную.

       После этого концерта художественные руководители нашей самодеятельности стали думать, что же делать со мной дальше. У меня был красивый голос и отличный слух. Второе было для них важнее, так как в дуэтах и трио никто не мог так быстро и точно разучить вторые и третьи партии, как это удавалось мне. А ставка была на массовость.

       Пока думали, мне исполнилось 12 лет. Стал ломаться голос. И вопрос отпал сам собой.

       Известно, что поющим мальчикам, при приближении переломного возраста, запрещается петь до полного завершения перестройки организма. Мама об этом знала и обратилась к директору школы с просьбой освободить меня от вокальных номеров. Директор понимающе вздохнул и сказал, что эти вопросы решает парторг. Мама - к нему, но тот оказался на высоте своих задач и долго гремел по поводу того, что:"В тот момент когда весь советский народ напрягает все силы для нанесения решающего удара по врагу, находятся люди, которые стремятся уклониться от исполнения своего патриотического долга ... " и т.д. и т.п.

       Он как бы забыл о том, что и мой отец и мой брат находились на фронте, а мы, в меру своих сил, защищали осаждённый Ленинград.

       Мама в ужасе выскочила из кабинета парторга. Нам не хватало ещё этого клейма. Мы ведь и без того были под присмотром НКВД (КГБ) как дочь и внук "врага народа".

       Я вырос в музыкальной семье. Бабушка, как я уже говорил, была профессиональной певицей, а у дедушки, (юриста по профессии) был, по выражению бабушки, "домашний голос". Они часто пели вместе. Особенно мне запомнилась в их исполнении мелодия хора русалок из оперы Даргомыжского "Русалка":

       Свободной толпою

       С глубокого дна

       Мы ночью всплываем

       Нас греет луна...

       Прохожие останавливались перед окнами и долго не расходились.

       У мамы был мягкий грудной голос. Её колыбельные я и сейчас помню. Чаще всего она пела:

       "Спи младенец мой прекрасный

       Баюшки-баю

       Тихо смотрит месяц ясный

       В колыбель твою..."

       Дальнейший текст, я хоть и помню, но приводить не стану, т.к. сегодня он звучал бы политически некорректно, ибо далее поётся о Тереке и чеченце с кинжалом.

       Когда же нужно было меня расслабить, она пела украинскую колыбельную:

       "Пишла кица по водыцю

       Та и упала у криныцю..."

       Тут губы у меня начинали дрожать, глаза увлажнялись. Мама экстренно корректировала текст и сочиняла благополучный исход: что-нибудь вроде того, что: "Прибежал кот и спас её. А потом у них было много котят".

       Последнее обстоятельство мне особенно импонировало. Я мысленно гладил каждого котёнка и счастливый засыпал.

       Я никогда не слышал, чтобы пели дедушка и бабушка со стороны отца. Хотя в семье говорили, что дедушка Иван, как выпьет, так непременно поёт. Но кто же в России не поёт, как выпьет...

       Дедушка был каретным мастером. И я ещё застал в его мастерской пару давно сделанных им красивых карет, которые уже не имели спроса. Зато сами частные производители к тому времени пользовались большим спросом со стороны НКВД, и дед тоже был востребован в этом качестве осенью 1937 года. Впрочем, и юристы не были обойдены вниманием со стороны этой славной организации. Спустя несколько недель, дедушка Иосиф последовал за дедушкой Иваном.

       Несколько лет назад я получил в ФСБ бумагу о реабилитации (разумеется, посмертной) Гольцмана Иосифа Ефимовича. А о Качалове Иване Ивановиче никаких сведений в архивах ГУЛАГа не оказалось. Вероятно, его просто не довезли до лагеря.

       Потеря голоса подействовала на меня деморализующе. Мама как могла утешала, говоря, что, когда в организме всё установится на новом уровне, голос может вновь прорезаться.

       Не прорезался...

       Об этой утрате я горюю до сих пор.