8-ой день похода.
17.VIII.39.
Цекалой - Фарскалой - Цекалой - 6 км.
Цекалой - Фарскалой - Туга - 23 км.
Ясное и свежее утро. Узкое ущелье наше, еще в тени, но снеговые хребты озарены лучами раннего солнца. На фоне безоблачного неба сияет гордая вершина Декакорт - три барышни улыбаются там среди неприступных льдов.
Неужели, действительно никто не всходил до сих пор на эту гору? Высота ее не так велика - 4507 м.
В 6 утра всех нас разбудил Абдул. Его группа должна выйти сегодня, пораньше. чтобы успеть осмотреть Фарскалой, подняться в Погу, а затем и в Тугу. В Туге сегодня происходит какой-то национальный праздник.
"Пиво и араки пить будем! Барана есть будем! А на утро выйдем в горы, на перевал!".
Остающаяся группа должна будет работать сегодня, кто в Фарскалое, кто здесь, и на следующее утро тоже выйти на перевал - только обратно: на Ха-хачу.
Ребята делят продукты и вещи. "Альпинистам" выделяется minimum - самое необходимое, чтобы, как можно больше их облегчить. Даже палатки они не берут с собой.
Надя готовит сытный завтрак, кроме того, заставляет каждого проглотить по 3 сырых яйца.
Сергей дает последние инструкции. Старшим и ответственным за группу назначается Кука. С него берется обещание не предпринимать никаких необдуманных шагов, не делать попыток ни на какие "восхождения", укрощать Сумбурку, одержимого мыслью о подъеме на Декакорт.
Остающиеся бросают жребий, кому идти вниз. В первую очередь - до обеда - в Фарскалой пойдут Сергей, Федя и я, во вторую - Лебедь и Надя.
Сборы окончены. Фотографируемся полной группой. "По КО-ЛЯМ!" Рюкзаки взваливаются на плечи 3-х Коль. "Спасибо этому дому, идем к другому" - не забывает, конечно, сказать Кука.
"Далека ты, путь, дорожка..." - запеваю я.
Спуск к мертвому городу Фарски идет узкой тропинкой круто вниз, сперва - скудными полями цекалойцев, затем - сухим и выжженным склоном среди небольших осыпей и скал.
Абдул развлекает всех своими нескончаемыми шутками и прибаутками.
За одним из поворотов тропы, таинственный мертвый город открывается перед нами, как на ладони.
Зубцы стен его полуразрушенных башен сливаются с мрачною скалою. на которой, на которой, когда-то, так грозно высились они над бездной ущелья Майстрой-Нахк.
"Пусть женщина уйдет вперед" - говорит Абдул-Кадир - не желая, видимо, рассказывать в женском обществе нижеследующую сказку.
"Знаешь ли, как погиб из-за коварства женщины самый сильный аул Чечни - Фарскалой?
... Это было давно, давно. Когда все люди жили в своих ущельях отдельными тейпами и их роды враждовали с родами.
За горами, вон там! - где встает солнце - жил сильный и удалой народ - Дагестанцы. Они часто делали набеги на Чечню и грабили ее селенья. Только сюда, через Майстинское ущелье боялись они ходить, потому что здесь, над самой дорогой, стоял грозный и непобедимый аул - Фарскалой.
Вон, видишь? На какой крутой скале он стоит, только одна тропинка идет снизу к аулу, но над нею, на скале, выстроена стена - там сидели искусные стрелки, осыпая наступавших врагов градом стрел, сбрасывая на их головы громадные камни.
...Но жила в Фарскалое одна женщина, и хотя и была она из Майстов, как змея таила она злобу на Фарскалойцев, за то, что главный воин аула убил ее мужа, за кровь.
... Однажды, пришел сильный отряд Дагестанцев и остановились они станом напротив аула. Все мужчины собрались тогда у стены над обрывом, вооруженные копьями и стрелами, кучи страшных камней приготовлены были, чтобы быть сброшенными на головы врагов, смола кипела в котлах, чтобы быть вылитой на подступающие отряды. Все население приготовилось отбить врагов, но та женщина, взяла кувшин и пошла, как будто за водою в ту сторону, где был лес, и там в лесу была еще одна тайная тропинка к Фарскалою.
... Она шла и пела песню, и в песне этой говорилось иносказательно (А.-К. рассказал, конечно, дословно), что город взять надо с заднего хода.
Враги услыхали эту песню и поняли ее скрытый смысл - стали искать в лесу тропинку и нашли этот задний ход в Фарскалой.
... Все мужчины, женщины и дети Фарскалоя были убиты, сам аул разграблен и разрушен.
Ударом сзади, кинжалом в спину, был сражен непобедимый город - Фарскалой.
... А эта женщина со своими детьми ушла на эту гору и от нее и детей ее, происходит селение Цекалой".
Но вот и мы спустились к знаменитому мертвому городу. Сразу же внимание наше привлекает целый городок оригинальных могильников, расположенных на склоне горы, несколько выше города.
Таких мы не видели в Ингушетии - стране башен и склепов. Все могильники - 2-х ярусные. Низ замурован, но если заглянуть в лаз - там видно много костей и даже скелеты. Верх перекрыт стрельчатым сводом с открытой передней аркой. Это поминальная, о чем говорят и каменные скамейки у стен. Рядом с каждым могильником выстроено небольшое простое святилище.
Ниже могильников Абдул показывает нам остатки храма. По его словам, храм был подземный. Поискав среди камней, он находит большую плоскую плиту и приподняв ее показывает нам подземный ход. К сожалению этот ход завален камнями.
Дальше узкая перемычка между двумя обрывами ведет на скалу на которой террасами расположен город. Все здесь напоминает нам "Муцо". Совершенно тот же тип планировки, только в Муцо он,пожалуй, чище. Тропа наша, ведет однако, мимо, вниз, проходя между остатками крепостных стен и пропастью, на которой катит свои бурные струи неумолчный ледниковый ручей. Тут же Абдул рассказывает, что в Фарскале не было своего источника, за водой посылали караван с бурдюками, в которые набирали воды для всего селения.
А во время осады, когда истощался запас воды, жители сбрасывали по крутому откосу в ручей большой клубок шерсти. Вода впитывалась в шерсть, клубок наматывали снова и выжимали воду из него в чаны.
Тропинка наша доходит, наконец до ручья и ... "Вот настал момент разлуки"....
Наши отважные "альпинисты" рвутся в путь, Нас же ждет работа на руинах Фарски.
Крепкие рукопожатия, уходящие перепрыгивают через ручей и скоро скрываются из глаз.
А мы обращаемся, наконец, к своим "струментам" - рулетке, альбомам, краскам.
Дед Хведор, наш Ученый Муж, высмотрев горизонтальную площадку над самой Фарскалойской скалой, указывает, что с нее надо начинать планировку города-замка.
На площадке этой, а также под нею, у ручья и внизу - вдоль тропинки, также расположено много могильников. Некоторые из них украшены такой же стрельчатой аркой, как и верхние, другие - просто полуподземные склепы. На этом берегу потока виднеются также могильники со стрельчатой аркой.
Подъем от тропинки к строениям самого города далеко не легок и не безопасен. В некоторых местах не мешало бы употребить приемы скальной техники.
Давно уже местное население, убедившись, что все подлежащее разграблению уже разграблено, не посещает развалины Фарскалоя; туристы здесь редки, да и те, спеша, проходят мимо по тропе; археологи еще не успели сюда добраться.
Обрывистые склоны скалы, считавшейся когда-то неприступной, теперь сплошь заросли какими-то колючими кустами, цветущим терновником. проложенные здесь когда-то тропинки давно уже обрушились, размылись, заросли кустарником и травой.
Как сказочный замок мертвой царевны высятся над нами покинутые и разрушенные башни Фарксалоя.
С трудом забираемся наверх и тут, оглядевшись, убеждаемся, что город состоит из замков-крепостей, выстроенных, как на островках, на отдельных зубьях скалы. Если и были, когда-то между ними связующие ходы или мостки, то теперь они давно разрушены и город непроходим.
Для ускорения работы решаем разделиться: каждый берет себе для работы отдельный комплекс строений.
Ребята снова лезут вниз, чтобы снова вскарабкаться к какому-либо другому замку.
Я остаюсь одна среди молчаливых стен, замшелых камней, цветущих кустов. Обмеряю большую и довольно хорошо сохранившуюся жилую дом-башню. В просторном центральном помещении этого дома растет теперь громадное развесистое дерево. Ветви его как шатром покрывают стены, заменяя развалившуюся кровлю. В том месте, где дом примыкал непосредственно к скале, сохранились небольшие комнатки, расположенные на разных уровнях (в два этажа).
За домом - скала - огромными наклонными пластами поднимается вверх и заканчивается большим камнем, повисшим над бездной.
Карабкаюсь туда на четвереньках (благо никто не видит) чтобы снять планировку строений, расположенных ниже и сделать привязку к следующему "островку".
Какое-то, почти осязаемое чувство одиночества, непередаваемое ощущение огромности окружающего пространства, охватывает меня сразу. на этом большом, сером и замшелом камне --немом свидетеле прошедших веков, на этом куске гранита - бесконечно малой частице величественной природы его окружающей.
И камень становится сразу таким маленьким и невесомым. Начинает казаться, что мы с ним парим над головокружительной бездной, подступающей к нам, охватывающей со всех сторон.
Так осязаемо реально это чувство, что мне приходится на несколько секунд закрыть глаза, чтобы придти немного в себя.
Подо мною и впереди виднеются развалины замков Фарскалоя, ниже чернеют глубокие ущелья, на дне которых с шумом несут свои бурные воды речка Майстой-нахк и Цекалойский ручей, впадающей в нее. И за всем этим вздымается покрытая лесами, с обнажившимися кое-где гранитными обрывами грандиозная стена Главного (?) хребта. Зубчатый силуэт ее вершин рисуется высоко над головою, над гирляндами облаков, облепивших все склоны.
"Кавказ подо мною. Один, в вышине
Стою под снегами у края стремнины ..."
Бывают минуты незабываемо - прекрасные, проведенные в молчании, когда человек и природа, как бы составляют одно целое ...
Не удерживаюсь, чтобы не сделать несколько набросков, увы таких убогих по сравнению с величием природы, и с трудом слезаю вниз, чтобы присоединиться к ребятам.
Федя впал в настоящий экстаз, он лазает по самым головокружительным кручам, занося все уголки на свою "бандуру".
Сергей деловито фотографирует все вокруг, начиная от мельчайших орнаментов на камне, до общей панорамы окрестных гор.
Увлеченные работой, мы спохватываемся только к 4-м часам дня. Нас ведь ждут!
С болью отрываемся от работы и, спешно собрав свои манатки, спускаемся на тропу.
Обмер интереснейшего могильного городка таки не сделали - поручим это следующей партии.
Подъем, увы - не спуск. Тропинка оказывается очень крутой. Ползем вверх, собирая опавшую с придорожных деревцев алычу и кислые груши, а, заодно, и большой букет крупных синих колокольчиков.
"Дома", однако, никого не обнаруживаем.
На свистки наши объявляется, наконец, Надя. Лебедь же торчит где-то наверху и так увлечен своей акварелью, что даже не отзывается.
Оказывается, что они также еще не обедали, зато поработали на славу: сделали планировку селения, обмер храма, жилого дома и несколько хороших рисунков.
Как и вчера, пока я вожусь у очага с обедом, в сакле собирается много женщин. Они все о чем то хихикают и переглядываются и, наконец, через переводчика Умаева, заводят со мной следующий "деловой" разговор: "У тебя есть муж?" - "Есть" - "И здесь? Который?" - "Он ушел сегодня утром в горы". (Надо сказать, что мы условились, во избежание возможных ухаживаний и излишних осложнений, выдавать Сумбурку за моего, а Сергея - за Надиного мужа).
"А у вас есть мужчины холостые?" - "Есть" - говорю я, не сообразив в чем дело.
"Вот тот, красивый, не женат?" спрашивают они о Феде. И даже узнав, что он женат, говорят - "Ничего! Наверное жена у него старая. пусть здесь выбирает себе еще жену".
Мне приходится объяснять, что у русских запрещено многоженство и т.д. и т.д.
"Кто же из ваших холостой?" начинают снова допытываться горские невесты, и узнав, что худенький, в очках (Лебеденок), решают, по-видимому, что сойдет и такой, и очкастый, и переводчик передает мне: "Передай ему, что у нас много барышень, очень хороших, может любую выбирать".
Я передаю, конечно, ребятам этот разговор. Лебедь смущен, а Федор довольно ухмыляется.
"Вот условность красоты - начинает он свои рассуждения - вы с Надей ничего не понимаете! Для вас я заросший, плешивый дед, а для горских красавиц - жених первый сорт! Даже бородавка не мешает!"
Наконец, Коля и Надя уходят в мертвый город. А у дверей нашей кунацкой, снова собирается целая толпа любопытных, жалобщиков и "больных".
Удивительный народ! В то время, как женщины их день деньской возятся у своих очагов и на скотных дворах, то и дело спускаются к источнику со своими красивыми, но тяжелыми кувшинами или носят откуда-то огромные вязанки хвороста, мужчины - праздны и ленивы.
Сидя где-нибудь на приступочке, они неторопливо беседуют, что-то жуют, покуривают, обстругивая хворостинки своими воинственными кинжалами.
Мы представляем для них зрелище невиданное и являемся неисчерпаемым источником для их ленивых наблюдений и бесцеремонных замечаний.
Особенно досаждает нам некий Зелим-хан, или, как мы его прозвали "Зеликман". Молодой еще парень, заросший, неопрятный, одетый в неописуемо грязный бешмет и какую-то мохнатую шапчонку, он с утра надоедал Наде с какой-то своей язвой, теперь-де, с наивной бесцеремонностью снова заходит в кунацкую и, усевшись, ноги накрест, на порог двери, намерен, по всей видимости, часами отсиживать здесь, наблюдая своими широко раскрытыми, наивными глазами за всеми нашими движениями.
Сергей, которому все это давно надоело, решает вступить с "Зеликманом" в "поучительную" беседу. Снова приглашается все тот же переводчик - Умаев. Скоро вокруг нас собирается целый кружок. Сережа горячо изобличает Зелим-хана в ничегонеделанье, праздности, лени, грязи. "Стыдно! Такому молодому здоровому парню самому работать надо, а не глазеть, как трудятся женщины, да поплевывать в потолок! Ведь ты, посмотри на себя, и сильный, и ловкий, мог бы в десять раз лучше их работать" - старается он немного подольстить Зелиму. Он рассказывает ему о других городах, о столицах, о других людях, о Арктике и о Черном море, о нашей работе в городе и здесь, в горах.
"Всюду можешь поехать, если заработаешь денег. Парень ты холостой, значит не связан ни с чем. Чего тебе весь свой век просидеть в этой дыре? Чтобы хорошо работать. надо учиться. Стыдно быть неграмотным, когда везде, кругом, столько школ!".
Долго длится эта поучительная беседа. Хотя Сережа обращается главным образом к Зелиму, агитация его равно относится и ко всему, обступившему их кружку. Зелим, не отрывая от Сергея своих круглых и глупых глаз улыбается, и с готовностью кивает на все его слова. Одобрительно кивают и окружающие.
Западет ли хоть одно зернышко в эти темные головы?
"Баста! Мы все говорим. а сами, как чеченцы, еще ничего не сделали до темноты!"
И Серега с Федей, демонстрируя перед собравшимися, что они не гнушаются даже такой, чисто женской работы, как мытье посуды, забирают все наши котелки, и уходят, гремя ими к источнику за горой.
Темнеет. Прислонившись к столбику галереи поджидаю наших, вглядываюсь в синеющую даль.
Вот показались две бегущие фигуры. Они! Запыхавшиеся и взволнованные, перебивая друг друга на полуслове, Коля и Надя рассказывают, что они... ""Уфф! Вышли из Фарскалоя, и только начали потихоньку подниматься ... Уфф.. Как вдруг ... снизу кто-то гонится за нами .... Я говорю - Коля, бежим! ... Уфф ... тут уж мы понеслись, а сзади ... слышим крики, ругань, свист! Уфф ...".
Оба они, изнеможенные, валятся в кунацкой на циновки. Проходит минут десять и к нам в кунацкую вваливаются не менее запыхавшиеся и утирающие платками потные лица, какие-то чеченцы.
"Не они ли только что сюда пришли? - Да? Ну и быстро они ходят, недаром вы все туристы!
Мы спускались из Тоги, хотели догнать, да где уж, не смогли. Ну и быстроходы!"
Мы втихомолку посмеиваемся над "быстроходами". Пришедшие передают нам привет от наших "альпинистов". Они видели их в Тоги. Знакомимся.
Вот и новые люди Чечни: один из пришедших - высокий и черноглазый оказывается землемером из Итум-Кале; другой, блондин - молоденьким учителем из Туги. Энергичный молодой землемер весело рассказывает нам о проведенной им за сегодняшний день работе. Ее, видно, было не мало - он обмерял пахотные участки селений Пога и Туга. Знаем мы эти нагорные "пахотные" участки. Завтра утром он собирается выезжать обратно в Итум-Кале и предлагает нам выйти вместе. Мы охотно соглашаемся, втайне надеясь попользоваться его лошадью при подъеме на перевал.
Учитель рассказывает нам о своей школе в Туге: "Ребята учатся охотно, - говорит он, но вот учебников и бумаги не хватает!"
К нам в кунацкую приходят все новые посетители, с ними и наш новый молоденький проводник.
Тем временем мы начинаем тревожиться - где же наши судомойки? Что они моют в такой темноте, уж не провалились ли куда-нибудь?
На наши призывные свистки не слышно никакого ответа, и землемер с учителем, тоже вдруг забеспокоившись, уходят искать ребят.
Вскоре раздается успокоительный звон наших котелков и манерок. Нашлись.
Не хочется уходить с галерейки в кунацкую. Красота ночи пленяет всех.
Фантастический силуэт аула с его стройной центральной башней четко чернеет на фоне залитых серебренных светом ночи величавых гор.
Где-то далеко внизу немолчно звенит река.
"На холмах Грузии лежит ночная мгла
Шумит Арагва подо мною..."
Молча, но внимательно, попыхивая самокрутками, слушают собравшиеся на галерейке чеченцы, так неожиданно прозвучавшую здесь мелодию Чайковского.
Собираемся уже ложиться спать, как вдруг появляется наш "старинный" знакомец - учитель Умаев: "Хочешь, пойдем со мной. Будет маленькая вечеринка".
Мигалки! Быстренько собираемся, хозяин накрепко запирает нашу дверь, обещая присмотреть за вещами.
Вслед за своим проводником, проходим узкими проулками мимо темных и молчаливых строений спящего аула. Но вот мелькнул свет, раздалась музыка.
Поднимаемся на типичную для всех здешних зданий галерейку и входим в кунацкую, наполненную светом. гортанным говором, странными звуками каких-то инструментов.
Девушки, чинные и нарядные, сидят на циновках и войлоках у противоположной входу стены.
Это единственный случай, когда, по старым обычаям Чечни, женщинам разрешается сидеть, тогда как мужчины, напротив, стоят.
Парни толпятся у входа или же стоят, прислонившись к стенке, скрестив руки на груди, или-де заложив их за ножны кинжала. Вид у всех - необычайно серьезный, лишь некоторые девушки тихонько шепчутся и перехихикиваются между собой. Они спешно раздвигаются, предлагая мне и Наде присоединиться в их кружок, что мы и делаем, конечно.
Ребята же наши становятся к мужчинам.
Понемножку приглядываемся ко всей этой толпе, замечаем что среди девушек сидит пожилая чеченка, видимо присматривающая здесь, чтобы все шло чинно и гладко.
В центре помещения сидят музыканты. Один из них выводит на какой-то дуделке однообразный и тоскливый мотив, тягучий ритм которого странным образом сочетается с ритмом, быстрым, диким и нервным, деревянной трещотки другого музыканта. Третий - тоже довольно однообразно, но мелодично и четко подъигрывает на пандоре.
Это они, эти музыканты, вырывают из своих незатейливых инструментов такие чуждые нам и непонятные, но все же волнующие звуки, которые привлекли нас сюда. Звукам тесно в наполненной людьми кунацкой; вырываясь сквозь узкий проем двери они летят над сонным аулом, над его саклями и разваливающимися башнями, и там, на просторе, сливаются с этими строениями, такими же дикими и такими же простыми, в одну общую цельную гармонию.
В кунацкой же лихие танцоры или пары старательно пляшут. Носки ног их выбивают стремительный и четкий ритм, легко неся неподвижное свободное тело. Движения рук - пластичны и плавны.
Через головы танцующих происходит заправская игра в мигалки. Парни мигают избранным ими девушкам, трогая то губы свои, то руки, то грудь. этим они как бы показывают, что хотели бы обнять или поцеловать свою избранницу.
Девушки сперва стыдливо отнекиваются. но после нескольких настойчивых подмигиваний, робко отвечают едва заметным движением ресниц.
Ребята наши, очевидно смущенные, переданные им мною сегодняшним сватовством, мигать не решаются и только глядят на все происходящее. Впрочем, Серега, понемногу входя во вкус, начинает тоже мигать какой-то чернобровой красавице. Эх, Сумбурки здесь нет! Уж он-то намигался бы всласть.
Надя имеет большой успех. Все ее недавние пациенты мигают ей со всех сторон, так что она едва успевает отмигиваться в ответ.
Мне же мигает землемер. и я не решаясь по чеченски отнекиваться и церемониться, тоже моргаю этому черноглазому парню.
Понемногу, в этом полутемном помещении, странная музыка. гортанный говор и чуждые блестящие взгляды, начинают действовать как гипноз.
И только горы, знакомые очертания хребтов, виднеющиеся в переплете двери, смотрят так величаво и спокойно, как бы говоря. что все это вздор и ничего здесь особенного нет.
Вдруг Серега начинает усердно моргать Наде и мне. Сперва, смеясь, он тоже делает какие-то таинственные знаки, но потом показывает на часы и на дверь. И то - пора. Завтра ведь мы снова выходит в дальний путь. Тихонько направляемся вдоль стенки к выходу. несколько человек тоже выходят проводить нас. А в кунацкой - по прежнему продолжается игра.
Под чистым и звездным небом в окружении величавых спокойных гор. вдыхаем полной грудью свежий и бодрящий ночной воздух, отряхивая с себя опьянение без вина от этой вечеринки.
А из светящейся двери темного дома все несутся и несутся заунывное пенье зурны, неугомонные звуки трещотки. мелодичное треньканье пандора.
Но мы же уходим от них и скоро. за поворотом, странная музыка эта исчезает как дым. Остаются лишь горы и ночь. И думается - было ли все это?
Может быть все это было лишь сказкой, сном?
....... в тот же день
/из дневника Коли Сабурова/
Сквозь ставни окна чуть пробивается утренний свет, освещая кунацкую, во всю длину которой, от стены до стены спят на полу участники нашей экспедиции.
Сегодня - "большой день" нашего путешествия: - сегодня, в результате нашего вчерашнего "парламента" нам предстоит разойтись по разным маршрутам, чтобы через два дня встретиться в селении Хангихой.
Все это быстро приходит мне в голову при пробуждении и я быстро вскакиваю, чтобы до нашего ухода сделать рисунок общего вида селения. Вчера сплошные тучи застилали вершины гор, сегодня же, распахнув окно, я увидел то, что более всего притягивает меня к Кавказу.
В розовых лучах раннего утра сияли снежные горы, и среди них, как голова сахара, поднималась ослепительно белая, никем еще не покоренная вершина Декакорт - мрачной священной горы высокогорной Чечни.
Сегодня мы подойдем к ней, завтра же должны пройти у кромки ее снегов и немного проникнуть в ее изменчивую таинственную жизнь.
Захватив с собою альбом и краски, я взбираюсь к развалинам, возвышающегося над селением храма. Замшелая скала мокра от утренней росы, ветер, дующий с озаренных ранним утренним солнцем снежных вершин, пронизывает меня холодом.
На противоположной стороне ущелья лежат огромные голубые тени, падающие на нее от гор, бесконечно глубоко, где-то внизу светлой полоской сверкает ручей и чуть слышно доносится до меня его шум. Над обрывом, как осиное гнездо прилепилось селение Цекалой, а далеко под ним, на скалах, виднеются развалины другого, давно покинутого селения, мертвого города Фарскалой.
Кажется невозможным передать красоту этой картины на бумаге, но я, с упорством, быстро наношу свои впечатления на лист.
Скоро свисток из селения дает мне знать, что завтрак готов и я спускаюсь вниз.
В 9 часов утра плотно поев и взяв с собою лишь необходимые теплые вещи и запас продовольствия на 2-3 дня, мы трогаемся в путь.
По крутому склону мы долго спускаемся к старому Фарскалою, разместившемуся на большой неприступной скале, выступающей мысом между двумя стремительными потоками.
Развалины города замечательно живописны, и производят прямо сказочное впечатление.
Вначале мы входим в целый квартал очень интересных могильников. Многие из них объединены с родовыми часовнями-молельнями, расположенными или рядом или в первом этаже могильника, образуя открытый спереди стрельчатый свод со свешивающимися один над другим рядами сланца.
На вершине скалы виднеются две полуразрушенные башни. Остатки третьей башни лепятся на склоне.
По словам нашего проводника - Абдул-Кадира, здесь было когда-то 126 хозяйств и жило 600-800 человек.
Как ласточкины гнезда прилепились развалины жилых домов к почти отвесным скалам. Некоторые из домов в основании имеют лишь один камень насухо уложенный на выступ скалы. Крепости кладки соответствует качество плитняка сланцевой породы.
Здесь мы расстаемся с провожающими нас товарищами, пожелавшими нам удачи в пути ....
Спустившись на дно ущелья, мы переходим через примитивный мостик через бурный поток Майстой-накх и начинаем подниматься на противоположный скат, чрезвычайно крутой и трудной тропой к селению Пога.
Есть и другая, более пологая дорога к тому же селению, но она непроходима для пешеходов, так как вначале идет по руслу потока, часто переходя с одной его стороны на другую.
Наша тропа зигзагами вьется среди отвесных скал. Во многих местах приходится карабкаться по гладким, висящим над пропастью камням или идти по узкому карнизу. Густой вначале лиственный лес понемногу редеет. Через полтора часа утомительного подъема мы выходим, наконец, на склон более пологий, покрытый альпийскими лугами.
Затем выходим на поля и вот уже видим и башни селения Пога.
Селение сгруппировалось вокруг источника и развалин старого храма. Оно совершенно пусто.
Весь народ находится на площадке, расположенной над селением, где справляют сегодня праздник "Начала сенокоса".
Абдул-Кадир тоже отправляется к месту празднества, мы же принимаемся за фотографирование, съемку плана и быстрые зарисовки аула.
Еще когда мы сюда поднимались, Абдул сообщил нам по секрету, что на празднике нам могут встретиться известные чеченские бандиты, так что нам нужно быть осторожнее и держаться вместе, хотя особой опасности быть не могло, так как на том же празднике должны присутствовать и предсельсовета из Цекалоя и местные учителя; а самое главное, что верные своему древнему обычаю гостеприимства, горцы никогда не причинят зла путникам, кто бы они ни были, если считают их своими гостями.
Скоро за нами приходит пред. сельсовета. Вид у него очень недовольный. Абдул-Кадир оказался прав - председатель сообщает нам, наполовину знаками и мимикой, с приправой крепкой русской ругани, что к ним на праздник действительно пришли три видных бандита, три хищных птицы, которые давно уже и тщетно разыскиваются органами Н.К.В.Д. Между тем, по закону гостеприимства, особы их являются священными и никто не имеет права, что либо против них предпринять.
Скоро мы подходим к месту празднества, где уже разместилось около сотни чеченцев.
Мужчины сидят отдельно, женщины и дети также отдельно. Тут же режут баранов и варят их в громадных котлах.
Абдул выходит к нам навстречу и шепотом просит заснять незаметно тех людей. на которых он будет указывать взглядом.
Радушно приветствуя, нас усаживают в центре собрания на плоский камень. Рядом, также прямо на камень кладут куски мяса, сала и груду лепешек. Все это мы, конечно, с жадностью поедаем, макая баранину в жи
Свободное копирование
