Я работал нач. полевой телеграфной станции, разместившейся на последней от фронта ж.д.станции Полочаны, а Шереметьев моим помощником. Сюда беспрерывно прибывали на пополнение фронта новые части, который становился ненадёжным. И вот мне предложили попробовать свои силы, т.е. вести между прибывающими солдатами агитработу. Моя агитация сверх ожидания оказалась успешной, и моё имя стало известным в г. Минске и в штабе Армии.
Заключалась моя работа в том, что я беру в руки молоточек для простукивания колёсных пар вагонов, обхожу прибывший эшелон, беседую с вылезшими из вагонов солдатами и говорю им: «Зря вы, милые, сюда приехали! Тут нет никого на фронте. Бедняжки, вас везут на убой. Солдаты все разбежались по домам, и вас немцы посекут на капусту». Затем незаметно смывался с их глаз и со стороны наблюдаю и вижу – «дело сделано». Солдаты поднимают шум: «Куда нас пригнали. Тут фронта нет. Мы дальше не пойдём» - и бунт налицо. Эшелон разложен. Иногда вместо меня обходил эшелон тов. Шереметьев, хотя он беспартийный – успех имел такой же.
Но однажды я засыпался и сильно пострадал – т.е. был избит тяжко. Прибыл эшелон казацких добровольцев, ударников. Я по прежнему обычаю повёл с ними беседу и говорю им то же самое, что фронта нет, что идти им туда опасно, но я оказался недостаточно расторопным, не сообразил, с кем имею дело. Они назвали меня немецким шпионом-большевиком и потащили к классному вагону, к старшему офицеру, где офицера мне добавили чертей – и выбили два здоровых зуба. Я боялся, что не вырвусь от них живым, но спасла случайность. Старший офицер в чине капитана стал расспрашивать меня, что я за солдат? Что здесь делаю? Кто мой ротный командир и где он? Я ответил – капитан Чайковский, живёт на ст. Молодечно, что с ним можно переговорить по телефону. Они оказались близко знакомыми и друзья. Я их соединил по телефону и благодаря этому спасся от дальнейших побоев, хотя по протекции этого казацкого капитана отсидел пять суток на губе и был отозван из Полочан в Молодечно. На этом и закончилась моя агитация по разоружению Армии.
Расскажу забавный случай, как я поехал агитировать солдат, не мог сказать и десяти слов и как после этого научился выступать на собраниях.
Вскоре после Октябрьской революции, которая у нас в штабе Х-й Армии долго замалчивалась и держалась в большом секрете, т.е. не хотелось признаваться – вызывает меня к себе Председатель Совета Штаба Х-й Армии тов. Александров и предлагает поехать в деревню, где стояли два стрелковых полка на отдыхе и провести митинги о переходе власти в Петрограде к большевикам. Переизбрать полковые солдатские комитеты и избрать делегатов на 2-й фронтовой съезд. Я ему заявил, что никогда не выступал на митингах, не умею говорить вообще и вряд ли справлюсь с этим заданием. Он мне не верит и говорит, что меня рекомендовал доктор Гермашевский, который говорил, что ты умел разлагать целые соединения, сумеешь провести и митинг. Я опять отказался, что то было совсем другое дело, а тут надо уметь выступать перед полком, а этого я не могу. Тогда он позвал своего секретаря, бравого солдата, и сказал, поезжайте – он тебе поможет, и я согласился. Но этот щёголь оказался бравым только на словах, а на деле ещё слабее меня, и мы с ним всю дорогу мерялись, кому выступать на митингах с информацией о событиях в Петрограде и не договорились. А когда приехали в полк, боялись показаться на глаза солдатам и долго тынялись из угла в угол, не зная, что делать. Пока солдаты сами не подошли к нам и выпытали, чего мы приехали. Вызвали своих комитетчиков и сразу начали созывать солдат на митинг. У меня душа в пятки. Мы оба сильно волновались и боялись идти на митинг, и нас солдаты потащили силком, избрали в президиум, но мы чувствовали себя, как мокрые куры, и боялись рот открыть. Все же нас раскачали и уговорили выступить. Я сказал несколько слов и запнулся, передохнул и добавил: Теперь у нас Советская власть, надо эс-эров изгнать из комитетов, и избрать большевиков, и кончать войну. Нам посыпалось много вопросов ядовитых, больше от офицеров, а мы не знали, как отвечать. Благо, что председательствующий на митинге солдат, петроградец-большевик, был в курсе дела и ответил за нас, а мы просто опозорились, и я ненавидел сам себя за то, что оказался дурак дураком, и не находил места от стыда. На митинге второго полка я держал себя смелее, произнёс речь более или менее связную и отвечал даже на вопросы.
По возвращению в Молодечно рассказал, как там мы мучались! И Александров взял меня под свою опеку, поручал мне делать доклады в штаб Армии и скоро я научился выступать, а при выборах в Учредительное Собрание был уполномоченным от парторганизации Штаба Х-й Армии. А при подавлении Корниловского мятежа принимал активное участие и проявил энергичную деятельность, как заправский большевик. Не забудьте, что у нас в штабе Х-й Армии работали такие отъявленные контрреволюционеры, как генералы Деникин и Марков.
За время моей большевистской деятельности на фронте мне попадало на орехи от ярых эс-эров за оскорбление их вождей Чернова и Брешко-Брешковской, но я не жалел об этом, а наоборот гордился, что вырос и закалился в настоящего большевика. Но всё это давно минуло и кануло в вечность. Стоит ли на этом задерживать дальше внимание.
Свободное копирование
