Утром, едва мы начали работу (на этой неделе я работаю в утренней смене), пронесся слух, что гетто окружено. Мы бросили работу и хотели бежать домой, но старший смены не выпустил. Закрыл дверь и велел оставаться на местах. Он сам выйдет на улицу проверить.
Ждем. Работать, конечно, уже не можем. Волнуемся, гадаем и все поглядываем на дверь.
Наконец он вернулся. Взглянув на него, мы поняли, что слухи подтвердились. Побежали домой.
Что делать? Куда деваться? Спрячешься в одном месте - может, как раз там найдут. А спрятался бы в другом - уцелел бы.
Ничего не успели - солдаты уже в гетто. Мы бросились в подвал. Здесь сыро, пахнет плесенью. В каждой стене лаз, проход в другой такой же подвал, а оттуда - в третий. Этот подвал, наверно, разветвлен под всем домом.
Прибежали и из других квартир. Нас тут, очевидно, очень много. Тесно, темно, двигаемся на ощупь. Дети плачут. Нас гонят в глубь подвала, у лестницы останутся несколько мужчин. Они будут прислушиваться к тому, что творится наверху.
В темноте я потеряла маму и Рувика. Они, наверно, в другом конце. Раечку держу крепко за руку, чтобы хоть ее не потерять. А Мира осталась на работе, в своей мастерской.
Мы устали стоять. Сели. Холодно, сыро, но хоть ноги отдохнут. Раечку я посадила к себе на колени.
Что наверху? Окончательная ликвидация или только очередная акция?
Время тянется. Тихо.
Начали говорить, что надо бы одному вылезти наверх и узнать, что творится.
Оказывается, в подвале есть и геттовский полицейский. Утром, поддавшись общей панике, он тоже прибежал в подвал. Ему, конечно, наименее опасно вылезть наверх.
Старательно почистившись и пообещав скоро вернуться, он вылез.
Уже прошло много времени, а его нет. Если хватают и полицейских, значит, ликвидация. Конец...
Вдруг слышится стук. Никто не отвечает. Стук повторяется. Это возвратился полицейский.
Ему открывают. Официальным, приказным тоном он велит всем выйти из подвала.
У выхода стоят еще двое геттовских полицейских. Женщин и детей пропускают, а мужчин задерживают. Кричат, чтобы не сопротивлялись, потому что повезут в Эстонию на работу.
Но кто им верит?
Поднимается страшный плач и крик. Мужчины бегут назад, в подвал, полицейские гонятся за ними, ловят.
Собрав, уводят.
Я выхожу на улицу. Солдат здесь совсем немного, зато суетятся геттовские полицейские. Оказывается, Генсасу поручено самому собрать нужные три тысячи мужчин. Вся ФПО мобилизована и находится в нескольких дворах по улице Страшуно, готовая к бою. Геттовские полицейские это знают и, боясь столкновений, обходят эти дворы.
Однако выполнить приказ оккупантов Генсасу не так легко: мужчины попрятались. Генсас сам бегает по дворам с непокрытой головой, без пальто и орет, чтобы люди добровольно вышли из убежищ. Им ничто не угрожает, он ручается, что повезут в Эстонию на работу. Но если они не выйдут, то навлекут несчастье на все гетто.
Никто не выходит - ему давно уже не верят.
Скоро стемнеет, а еще нет даже тысячи. Генсас совсем взбесился. Пригрозил полицейским: если не соберут нужного количества - сами пойдут. Теперь рассвирепели и они.
Бегают, гонят, кричат, бьют. Вбежали в синагогу (бывшую квартиру в угловом доме, на углу улиц Шяулю и Месиню, верующие превратили в синагогу) и вытащили десяток испуганных стариков, бормочущих молитвы. Погнали их к воротам. Там, оказывается, был Китель. Увидев, какой "товар" ему дают, он обругал полицейских и велел гнать стариков назад в гетто.
Полицейские об этом рассказывают на каждом шагу. Мол, лучшее доказательство, что берут на работу.
До сумерек удалось поймать только тысячу триста человек. А нужны три тысячи...
Раздался свисток. Акция окончена. Измотавшихся полицейских отпустили домой. Но только до завтрашнего утра.
Гетто осталось окруженным.
Свободное копирование
