Меня везли во Львов в самых последних числах июля сорок пятого года. Преодолевая подъем, наш поезд довольно медленно движется по одной из карпатских долин. Снова я стою у заградительной сети и наблюдаю природу. Благодаря тихому ходу поезда хорошо видны ближайшие растения на горном склоне, вдоль которого мы едем. Вот заросли крупных папоротников. Вероятно, это тот вид, который по латыни называется Asplenium felix mass. Русского названия не знаю. Это растение хорошо известно и врачам, и целителям из народа. А вот какие-то анемоны, вот желтый подморенник и целая вереница незнакомых кустов, полных красных ягод. Я далеко не впервые вижу карпатскую флору. Целые месяцы наблюдал ее. Не здесь, правда, а по ту сторону хребтов. Сначала ранней осенью шестнадцатого года в районе Надворной, потом всю весну семнадцатого на границе Венгрии - памятная высота 1500. Там запомнились цветущие заросли ядовитого волчьего лыка и какая-то крупная серая птица, которая настолько прочно сидела в своем гнезде на яйцах, что позволяла проходящим солдатам гладить себе спинку и не улетала. Полюбил я тогда карпатскую природу, весной буйно-радостную, торжествующую, осенью - умиротворенно-тихую, готовую к смерти. Теперь вот любуюсь цветением летним. Мой сосед, молодой заключенный-немец, грустно говорит:
- Знаете, это совсем как у нас, в Баварии.
Понимаю грустное настроение этого молодого человека, которого везут в Советский Союз. И мне грустно при мысли о том, что Карпатских гор я больше, наверное, никогда не увижу.
И еще мысли о Карпатах, но уже совсем другие. Тридцать два года тому назад - 1913-й, последний мирный. Многолюдное заседание славянского общества. Первые ряды сплошь заняты гвардейскими офицерами в сюртуках. Настроение огромного зала весьма приподнятое. Наш Подольский предводитель дворянства Ракович заканчивает свою зажигательную речь.
- ... и недалеко то время, господа, когда над Карпатами взовьется наш двуглавый русский орел.
Офицеры бурно аплодируют. Вслед за ними начинает аплодировать весь зал. Председательствующий граф Бобринский бросается к столу корреспондентов. Видимо, просит их не печатать зажигательные, даже поджигательные фразы Раковича. Я новичок в петербургских делах. Совсем новичок - студент первого курса университета, но мне эта речь, которой бурно аплодирует весь зал, тоже не нравится: зачем задирать соседей? А вот прошло тридцать два года и Карпаты действительно наши. Нет, не наши - советские. Друг мой Александр Карлович Фридман считает, что это одно и то же, но я с ним не согласен. В Бадене Александр Карлович, глядя на щеголеватых советских офицеров в золотых погонах, на отличную выправку солдат, сказал мне с горечью:
- Николай Алексеевич, что же мы делали? Против кого мы воевали?
Я не согласен с моим другом, знаю, против кого воевали, по крайней мере, думаю, что знаю, а он настаивает на своем.
Свободное копирование
