Приближалось 1 ноября. Стало холодно, особенно по ночам. Чтобы не сойти с ума от одиночества, я решил вести как можно более упорядоченный образ жизни. Со мной по-прежнему были мои часы, — довоенная «Омега», которую вместе с авторучкой — моим единственным богатством — берег как зеницу ока. По этим часам, которые всегда аккуратно заводил, я составил себе план занятий. В течение всего дня я лежал без движения, чтобы экономить тот ничтожный запас сил, который еще оставался. Только раз около полудня я протягивал руку и брал лежащие рядом сухари и чашку с водой. Таков был скудный рацион. С утра и до этого «обеда» я восстанавливал в памяти такт за тактом все произведения, которые когда-либо играл.
Как потом оказалось, эти репетиции не были лишены смысла; вернувшись к профессиональной деятельности на Польском радио, я знал весь репертуар назубок, будто в течение всех военных лет не переставал играть. После «обеда» я вспоминал содержание всех прочитанных книг и повторял английские слова. Я сам себе давал уроки английского: формулировал вопросы, на которые старался отвечать правильно и полно.
В сумерки я засыпал, просыпался около часа ночи и, светя себе спичками, которые нашел в какой-то квартире, отправлялся на поиски пищи. Я рылся в подвалах и сгоревших квартирах, находя остатки несъеденной каши, заплесневелые куски хлеба, прогорклую муку и воду в ваннах, ведрах и кастрюлях. Во время своих вылазок я каждую ночь по нескольку раз проходил мимо лежавших на лестнице обугленных останков мужчины, единственного товарища, чьего присутствия мог не бояться. Однажды я неожиданно нашел в подвале настоящий клад — пол-литра спирта. Я решил сохранить его, чтобы выпить за победу, если доживу до конца войны. Днем, когда я лежал на чердаке, в дом в поисках добычи часто заходили немцы или украинцы. Каждый их приход стоил мне огромного напряжения — мысль, что меня найдут и убьют, вызывала смертельный ужас. Но на чердак они не заглянули ни разу, хотя таких визитов я насчитал более тридцати.
Свободное копирование
