Мне нечего было есть. Не было даже сил, чтобы подняться и добрести до крана с водой. Если бы сейчас появлось гестапо, я не смог бы даже повеситься. Большую часть дня я лежал в летаргии, а просыпаясь, испытывал страшные мучения. У меня уже начали пухнуть лицо, руки и ноги, когда неожиданно пришла жена доктора Мальчевского, о которой мне было известно, что ей пришлось бежать вместе с мужем и Левицким из Варшавы и скрываться. Уверенная, что у меня все в порядке, она зашла просто поболтать и попить со мной чаю. Мальчевская рассказала, что Шалас собирал для меня деньги по всей Варшаве и собрал много, потому что никто их тогда для спасения людей не жалел. При этом он уверял моих друзей, что навещает меня ежедневно и что я ни в чем не нуждаюсь.
Вскоре жена доктора покинула Варшаву, заранее снабдив меня продуктами и обеспечив более надежную помощь. К сожалению, ненадолго.
12 августа в полдень, когда я, как обычно, собирался варить суп, кто-то попытался ворваться ко мне в квартиру. В дверь не стучали, как обычно делали друзья, приходившие ко мне, а просто ломились. Значит, немцы. Но голоса, доносившиеся снаружи, принадлежали женщинам. Одна из них закричала:
— Откройте сейчас же, или мы вызовем полицию!
Стучали все громче. Не было сомнения, что мое убежище обнаружено, и соседи, опасаясь кары за скрывающегося в доме еврея, решили меня выдать.
Я быстро оделся, собрал в портфель свои сочинения и еще какие-то мелочи. Удары ненадолго прекратились. Наверняка, разозленные моим молчанием, женщины решили исполнить свою угрозу и были уже на полпути к ближайшему полицейскому участку. Я тихонько открыл дверь и выскользнул наружу, но сразу же наткнулся на одну из них, очевидно оставшуюся караулить, чтобы я не сбежал.
Она преградила мне дорогу:
— Вы из этой квартиры? — Она показала рукой на дверь. — Вы здесь не зарегистрированы.
Я ответил, что рядом живет мой сослуживец, которого мне не удалось застать. Это было нелепое объяснение, которое, конечно, не могло удовлетворить разъяренную женщину.
— Покажите удостоверение! Покажите документы! — кричала она все громче.
Все больше жильцов, привлеченных шумом, стали открывать двери и выглядывать из квартир. Я оттолкнул бабу в сторону и ринулся вниз по лестнице, слыша за собой ее крик:
— Закрыть ворота! Не выпускать его!
На первом этаже я промчался мимо сторожихи, которая, к счастью, ничего не поняла из криков, долетающих сверху. Я добежал до ворот и очутился на улице.
Избежав смерти, я оказался перед лицом другой опасности: среди бела дня я стоял на тротуаре, небритый, нестриженый уже много месяцев, в помятой и грязной одежде. Одного этого было достаточно, чтобы обратить на себя внимание, не говоря уже о еврейской внешности.
Я свернул в ближайший переулок и побежал, не разбирая дороги. Куда податься? Единственными, кого я знал с улицы Нарбута, были супруги Болдок. Я решил пойти к ним. Но, будучи не в себе, заблудился среди улочек в районе города, который так хорошо знал. Я блуждал там, наверное, с час, прежде чем смог найти их дом. Долго колебался перед тем, как позвонить в дверь, за которой надеялся найти спасение. Я знал, какой опасности подвергаю этих людей своим присутствием. Если бы меня здесь нашли, то расстреляли бы вместе с хозяевами. Но выбора не было.
Когда мне открыли, я начал с того, что зашел на минутку — только позвонить, чтобы договориться, где спрятаться. Но звонки не дали никаких результатов. Одни не могли меня принять, а другие не могли выйти из дома, поскольку именно в этот день партизанский отряд совершил налет на крупнейший банк в Варшаве и весь центр города был оцеплен полицией. В этой ситуации супруги Болдок решили, что я заночую этажом ниже, в квартире, от которой у них были ключи. Только на следующий день появился мой коллега с Радио Збигнев Яворский, чтобы взять меня к себе на какое-то время.
