Начались ужасные дни оккупации. Немцы наводнили станицу, заняли все возможные дома. В доме Ростовенко (Анны Гавриловны) поселился только один унтер-офицер, так как большему количеству их было просто негде было располагаться. Да и то он спал в горнице, где зимовали улья с пчёлами. Но каждый день появлялись «гости», требовали «мацло», «яйка», «молёко», стреляли куриц. Унтер-офицер требовал, чтобы ему жарили картошку «фри», так как ни масла, ни молока у семьи Ростовенко тогда не было. В огороде прятали свинью, но немцы всё-таки её забрали.
Аню и её сводную сестру Марию немцы несколько раз выгоняли на строительство дороги. Дороги они сразу же приводили в порядок (засыпали щебнем, утрамбовывали), строили мосты. Взорванный нашими войсками при отступлении мост через Терек был возведён за считанные дни.
Уклоняющихся от работы тут же забирали в комендатуру; недалеко от Муртазово, в «дубках» (небольшой дубовый лесок), расстреляли группу активистов из станицы, которых выдали свои же предатели; в соседней станице Ново-Ивановке повесили девушку – комсомолку.
Семья Ани жила всегда очень трудно и бедно, а с приходом немцев стало еще труднее. Продуктов достать было негде, доедали то, что было, а было не много. Совершенно не стало соли, и где-то в конце ноября или а начале декабря Анина мачеха собрала немного сала и послала Аню и её сестру Марию в Прохладный обменять это сало на соль. С ними пошла и подруга Нюра Скороходова. Шли пешком, прячась в кустах или в неубранной кукурузе, когда на дороге показывалась какая-нибудь машина или доносился стрёкот мотоцикла. В Прохладном остановились на ночь у знакомых, а город уже несколько ночей бомбили наши. Хозяева на ночь ушли в блиндаж, пришедшим девушкам там места не хватило, и они остались ночевать в доме, улеглись на печке.
Анна Гавриловна рассказывает: «Ночью началась страшная бомбёжка. Мы с печки, конечно, удрали, спрятавшись под кровать (наивность, конечно!) и думали, что едва ли останемся живы. Но нам повезло, тогда как в ту ночь погибли несколько человек. Дождавшись рассвета, даже не пытаясь обменять это злополучное сало на соль, также прячась по кустам и в кукурузе, вернулись домой.»
Особенное впечатление на нас произвёл рассказ об эпизоде, который мог оказаться последним в жизни нашей героини.
««Драпанули» немцы от нас на Новый 1943 год. Помню, как 31 декабря к нашему унтер-офицеру пришли его друзья, разместились за столом, потребовали закуски и начали встречать Новый год. Один из офицеров потребовал, чтобы за стол села и я. Я тогда была молоденькой и довольно симпатичной, немного знала немецкий язык. Офицер сказал мне по-немецки: «Я тебя люблю». Я тоже по-немецки ответила: «А я тебя не люблю!». Это вызвало бурю негодования. Фриц заорал: «В комендатуру! Утром пойдёшь в комендатуру! Ты – партизанка!». Все родные страшно испугались за меня. Встретив Новый год, немцы ушли, ушёл спать и «наш» унтер, а отец мне заявил, что я должна куда-нибудь уйти из дому. И я решила, что с рассветом я уйду: или к подруге на другой конец станицы, или вообще из станицы, в сады, в лес. Но рано утром к «нашему» унтеру вдруг прибежал посыльный, и тот быстро куда-то умчался, а ещё через каких-то 10-15 минут на улице началась настоящая суматоха: немцы срочно погружались на машины и «драпали» в сторону Прохладного. Утром была взорвана больница возле нас, в которой находился склад велосипедов; церковь рядом с нами, в которой немцы хранили зерно, они облили керосином и подожгли; взорвали мосты через Маленький и Большой Тереки, и к обеду в станице уже не было ни одного немца.
Причиной такого поспешного бегства был разгром фашистов под Сталинградом, пленение армии Паулюса. Нет слов, чтобы описать всеобщую радость, а тем более, мою: я была спасена!
А после обеда в станице уже были наши войска, они догоняли немцев, которые удирали без боя, без оглядки.»
Так кончилась оккупация станицы, длившаяся два с небольшим месяца, но оставшаяся в памяти на всю жизнь.
Примечание. За то, что Анна Гавриловна была в оккупации, ей пришлось расплачиваться в 1950 году. Но об этом дальше.
Свободное копирование
