У Ивана Антоновича и Евдокии Ивановны был сын Леонид Иванович Анищенко (10.11.1937–24.4.1990; его дети – Иван Анищенко, 1965–2012 и Екатерина Егорова, г.р. 1975). Леня был типичным богородским мальчишкой военных и послевоенных лет. Таким оставался в душе до конца жизни. Я упоминал, что у деда была голубятня – на ней Леня и вырос. Потом пристрастие к голубям несколько видоизменилось: он стал отлавливать и покупать певчих птиц. На всех стенах висели клетки. Видимо, именно это и было его настоящим призванием. Говоря о птицах, Леня, в общем-то очень немногословный, превращался в поэта. Даже когда просто находился около них, источал какое-то эстетическое вдохновение.
Судьба сложилась драматично с самого начала. На выпускном вечере какой-то парень пристал к Лёниной девушке, возникла потасовка. Побитый парень позвал своих дружков, которые и отмутузили Леньку. Тот побежал домой (жил бок о бок со школой), взял трофейный пистолет своего дядьки (брата Евдокии Ивановны Александра) и прошил одному из своих обидчиков икру. Те заявлять не стали, но собирались жестоко отомстить. А Леня в это время сдружился со шпаной из соседнего района Ростокино (она была «покруче» нашей богородской), которая вызвалась заступиться за него. Сходка двух группировок состоялась в местном центре общения – клубе кожкомбината и завершилась вполне успешно: дело решено было замять. Леня тем временем поступил в МИСИ и преспокойно учился на первом курсе. Но тут арестовали (за другие прегрешения) кого-то из этих ростокинских. Он раскололся и пошел вспоминать всё, что знал, в том числе и Лёнькину историю вытащил на свет. Естественно, последовали арест и три года лагерей.
Мог получить и гораздо больше. Во время допросов Леня утверждал, что нашел пистолет на свалке. Следователь же уговаривал назвать хозяина вальтера, уверяя, что это значительно скостит срок. В конце концов уговоры подействовали. Обрадованный следак сунул обвиняемому протокол, а сам вышел заварить чай. Леня рассказывал, что когда он уже взял ручку, чтобы подписать свои показания, вдруг услышал голос: не делай этого! Сколько потом ни старался обескураженный следователь, Леня всё отрицал. Потом, уже в лагере, зка ему объяснили, что следствие выводило дело на статью о преступлении, совершенном группой лиц. Если бы Ленька признался, что знал, чей это пистолет, то получил бы значительно больший срок, да еще и «посадил» бы дядьку за незаконное хранение оружия.
В лагере Леня работал на стройке, там же и продолжил, выйдя на волю. Но мать ему сказала: «Если останешься работягой, то тебя сначала будут называть Ленькой, к старости дорастешь до дяди Лени. А вот Леонидом Иванычем тебе никогда не быть. Иди, учись!» Как ни странно, аргумент подействовал: Леня снова поступил в оставленный им не по своей воле МИСИ, окончил его и работал прорабом на многих стройках Москвы. Стал всё-таки Леонидом Иванычем.
В конце 80-х мы с ним делали ремонт в квартире отца Димитрия Дудко. Вернее, делал Леня, а я был на подхвате. Ремонта там не было с момента въезда – несколько десятилетий. Леонид Иваныч трудился голый по пояс, демонстрируя шикарные лагерные татуировки во всё тело (помню, баба была, вроде русалки). А у отца Димитрия дома всегда крутилось множество его духовных детей. На это раз был какой-то полусумасшедший, который долго ходил вокруг Леньки. Оказалось, татуировки разглядывал. А потом начал громко так сетовать: почему, мол, любимый духовный отец допускает к ремонту неправославных уголовников. Длилось это долго, Леня терпел. Потом вдруг соскочил со стремянки и придавил этого православного дурачка каким-то железобетонным взглядом. Длилось всё меньше минуты при полном молчании: дурачок скукожился и исчез навсегда. Я понял, за счет чего Леня выстоял на следствии, выжил и сохранил себя в лагере.
Свободное копирование
