16 февраля
Утром пришел ко мне хозяин и после приветствия "аман" рассказал мне, что ночью приходили волки и утащили много овец. Хозяйка принесла мне кашицы и чурек. Потом пришел ко мне Мустафа с известием, что поутру тысячного зачем-то потребовали к Шамилю. "Вот, - подумал я, - теперь, верно, скоро и меня поведут к нему". Между тем приехали четверо моих прежних товарищей, которые ездили на грабеж. Мустафа объяснил мне, что им на воровстве удачи не было никакой и что дня через три они отправятся за добычей на самый Терек. Весь день играли в дурачки. Вечером хозяйка принесла мне известное кушанье, к которому я стал привыкать. Товарищи мои, верно утрудившись в дороге, скоро легли спать, а за ними и старик.
На дворе был мороз; в сакле становилось холодно. Я прибавил в огонь дров и безмолвно грелся. Старик позабыл запереть дверь и завалить ее наковальней. Я задумал бежать. Вышел тихонько из сакли и направился к конюшне: она оказалась незапертой. Я также тихо вернулся в саклю и стал обдумывать следующее: оружие, развешанное по стенам, надобно вынести и спрятать; если черкесы мои и проснутся - не беда: у них не будет оружия. Затем возьму с собой два ружья, пистолет и кинжал; оседлав лошадь, отведу ее из аула сажен 40, разобью кинжалом свои железы, сяду на лошадь и ускачу. Если попадется кто из хищников - у меня все-таки три выстрела. Да, - думал я, - надо бежать! Благослови меня, Господи! И начал кандалы свои обвертывать тряпкой, чтобы они не бренчали. Только что хотел достать седло и оружие, как один из черкесов заворочался, приподнял голову и, взглянув на меня, спросил: - Не турассан? (Что ты сидишь?)
- Бек сувук (Очень холодно), - отвечал я и затрясся, как в лихорадке. Черкес встал и вышел из сакли, а чрез несколько минут вернулся. Хотя он и лег спать, но все что-то ворочался. Нет, - подумал я, - видно, не настал еще час моего побега, и начал развертывать с желез моих тряпку. После этого я лег у самого огня; но от сильного волнения и мыслей о дорогих родных не мог заснуть до самого рассвета.
17 февраля
День начался обычным движением в ауле. Рано пришел ко мне Мустафа и, вынув из кармана трубку и табак, сказал:
- Хоть Шамиль и запретил курить в горах табак, но - только своим подданным; а вы не подданные - пленные: сегодня здесь, а завтра у русских.
- Твоими бы устами да мед пить, - промолвил я.
Потом пришел хозяин с четырьмя моими прежними товарищами. Он спросил меня:
- Аман-ма, салдат? (Здоров ли, солдат?)
- Бек-аман (Очень здоров), - отвечал я. Хозяин улыбнулся.
Спустя немного хозяйка принесла мне обычное кушанье. Потом играли в карты. Около полудня я вышел из сакли и, сев на толстое сухое дерево, предался своим печальным думам... Тут пришел ко мне хозяин и сказал:
- Юр мень курсетеим ат-каисы урланда Андрев аул у салдат (Пойдем, я покажу тебе лошадей, которых украли в Андреевском ауле у солдат).
Действительно, я увидел великолепных четырех лошадей, принадлежавших батальону Замойского полка, расположенного в Андреевском ауле.
Вечером опять сели за карты. Правда, это - пустое занятие; но в моем положении - и за то спасибо: без этого развлечения обуяла бы меня скука смертная и дума горькая. К полуночи игра кончилась, и я, завернувшись в свою дырявую шубу, подложив под голову кулак, уснул. Мне привиделся сон, будто меня привели к Шамилю, который уже был немолод, с подкрашенною бородой, худощавый, в пестрой чалме, в белом шелковом бешмете, подпоясанный наборным серебром ремнем, с убранным драгоценными камнями кинжалом; он сидел на прекрасном персидском ковре, поджав под себя ноги. Я ему поклонился, и он также, сказав: "аман, москов". Я сказал: "аман" - и проснулся. Да, - подумал я, - может быть, сон мой осуществится сегодня же. И что со мною будет? Я слышал, что Шамиль круто обходится с нашими офицерами, попавшими к нему в плен. А уж мне и думать нечего о какой-нибудь милости или снисхождении. Впрочем, и то: ведь я не сделал никакого зла повелителю горских народов; так за что же он меня будет тиранить? Но - чему быть, того не миновать.
Свободное копирование
