Как бы то ни было, в ноябре 1909 г. я выехал к месту своего нового назначения, где, не желая "пускать корней", остановился в отеле "Маркварт", лучшей гостинице этой небольшой южногерманской столицы. Он примыкал непосредственно к вокзалу, что очень облегчало частые отлучки из города. Этой возможностью я твердо был намерен широко воспользоваться.
В качестве посланника в Штутгарте я застал К.М. Нарышкина, перед тем долголетнего советника посольства в Париже. Нарышкин за время своего более чем двадцатилетнего пребывания в Париже, где он прошел всю свою карьеру, сделался если не настоящим французом, то во всяком случае парижанином и смотрел на все остальные посты в Европе и, несомненно, на Штутгарт как на своего рода печальное недоразумение. Этого он, к сожалению, не считал нужным скрывать от местных правительственных и общественных кругов, что, конечно, их очень коробило. В результате получалось необыкновенное положение. Русский посланник как бы существовал для того, чтобы оскорблять национальное самолюбие немцев*. Вскоре после моего приезда Нарышкин уехал в продолжительный отпуск, и я остался поверенным в делах. Вообще новое назначение представляло для меня то удобство, что я оставался в Штутгарте лишь во время отсутствия посланника, а остальное время проводил у себя в Вышкове, куда мог попадать за одни сутки.
______________________
* Я помню, как Нарышкин представлял меня вюртембергскому первому министру и министру иностранных дел умному и тонкому старику фон Вейдзекеру. Войдя в кабинет министра и говоря с ним по-французски с парижским акцентом, он заметил: "Однако и жарко же у вас, господин министр. Неужели вы занимаетесь здесь разведением кофе?" А затем, не дожидаясь ответа министра, подошел к окну и открыл его. Пользуясь этим моментом, Вейдзекер успел мне шепнуть: "Как видите, у нас здесь не стесняются".
______________________
В политическом отношении Штутгарт, как, впрочем, и все другие "провинциальные" германские столицы, в чем я потом убедился, не представлял интереса, но мое новое местопребывание давало большие возможности для изучения Германии с точки зрения ее необычайного экономического роста в начале XX столетия. Вюртемберг, королевство с населением менее чем 2 миллиона человек, высоко стоял по развитию промышленности. В то время как власть вюртембергского короля после образования Германской империи была почти сведена на нет, значение его страны в экономическом и социальном отношениях для Германии было весьма велико. К тому же Вюртемберг по развитию своего рабочего законодательства был в то время наиболее передовой частью Германии. Весь аппарат королевской власти являлся как бы простым придатком в стране, строй которой приближался к республиканскому. Недаром в Штутгарте любили повторять слова, сказанные как-то Вильгельмом II вюртембергскому королю Вильгельму II: "Как поживает твоя республика?" Эти республиканские начала в Вюртемберге сказывались во всем: в неизмеримо более широком, чем в Пруссии, избирательном праве, в развитии рабочего законодательства, в либеральном законе о печати и т.д. В то же время сепаратизм Южной Германии в отношении Берлина сказывался в Штутгарте с особой силой. Его жители всячески это подчеркивали, умышленно говоря между собой на малопонятном даже для других немцев швабском наречии. В разговоре же о своем быте и обычаях швабы часто в присутствии пруссаков говаривали: "Этого не понимают иностранцы и северные германцы"*. Особо либеральными законами о печати в Вюртемберге объясняется и то, что все оппозиционные органы печати в Германии выходили по преимуществу в Штутгарте. Так, например, хотя редакция сатирического журнала "Симплициссимус", самым злым образом осмеивавшего самодержавные замашки Вильгельма II, и находилась в Мюнхене, но журнал печатался в Штутгарте. Равным образом этим объясняется и пребывание там редакции русского зарубежного журнала "Освобождение". Впрочем, ко времени моего приезда в Штутгарт выход в свет этого издания уже прекратился.
______________________
* Это немало возмущало моего прусского коллегу секретаря прусской миссии накрахмаленного лейтенанта графа фон Эйленбурга.
______________________
Король вюртембергский Вильгельм II вел жизнь частного человека. Он имел все навыки богатого, но либерального буржуа, всячески старавшегося не обидеть своих "подданных" и не задеть их демократических наклонностей. Он часто появлялся на улицах в штатском, занимался коммерческими операциями, открывал гостиницы и рестораны и лишь по необходимости выполнял тот ритуал королевского обихода, который на него был возложен его званием. Мне помнится не лишенный известного своеобразия разговор короля в моем присутствии с прусским посланником. Это было на придворном балу в день открытия местного ландтага. Вюртембергские социалисты - новые члены ландтага - отказались присягать королю и поэтому были приведены к присяге старейшим членом ландтага. Эта церемония включала рукопожатие короля, торжественно открывавшего ландтаг. Король с добродушной улыбкой заметил фон Бюлову (прусскому посланнику): "Я знаю, они не хотят пожимать моей руки, но это не мешает им быть такими же мелкими буржуа (шпицбюргер), как и другие". Эти слова короля звучали как оправдание своих вюртембержцев перед Берлином в возможном обвинении их в избытке социализма. Вообще чувства вюртембержцев по отношению к Берлину проявлялись довольно часто. Например, когда в Берлине началась кампания за изменение избирательных законов, то в Штутгарте перед прусской миссией состоялась многочисленная манифестация. Манифестантов удалось рассеять лишь после довольно оригинального заявления полицейского офицера, командовавшего отрядом, который охранял миссию. Он спросил манифестантов: "Почему вы так волнуетесь? Если в Берлине нехорошо, зато у нас в Штутгарте все обстоит благополучно". Аргумент подействовал, и толпа разошлась.
Во время объявления войны, как я узнал впоследствии, в Штутгарте состоялась антимилитаристская демонстрация, хотя и тщательно затушеванная германскими военными властями. Эта демонстрация произошла перед отелем "Маркварт", где веселились чины военного командования. Что касается либерализма Вюртемберга того времени по сравнению с Пруссией, то я не могу не вспомнить выступления в здании местного цирка Розы Люксембург, на которое я отправился вместе со своим австро-венгерским коллегой. Это выступление прошло спокойно и не встретило никакого противодействия со стороны местной полицейской власти. Представители ее в большом количестве присутствовали на митинге, но отнюдь не препятствовали его мирному течению, несмотря на резкие слова Розы Люксембург по адресу германского императора. Состоявшееся накануне выступление лидера прусского юнкерства Гейдебрандта привлекло очень мало слушателей.
В отношении политических настроений в Вюртемберге весьма характерным является ответ, данный Вейдзекером русскому товарищу министра народного просвещения Шевякову, которого я представил первому министру в связи с размещением русских студентов, оставленных при университетах, в германские университеты для подготовки к профессуре. В том числе намечался и Тюбингенский университет (это было вызвано нашей студенческой забастовкой). Вейдзекер выразил готовность удовлетворить просьбу русского правительства, но с тонкой улыбкой добавил: "За благотворное, однако, влияние нашей университетской атмосферы на ваших студентов я не ручаюсь. Я сам тюбингенский студент, а моим товарищем был Вальян, убитый в Париже на баррикадах во время Парижской коммуны". Командировка наших студентов, однако, состоялась, и я вскоре по поручению министерства вручил Вейдзекеру знаки пожалованного ему ордена Белого орла.
Свободное копирование
