1895-1898. Пекин - 3

 Из сделанного вскользь очерка Пекина конца XIX века ясно, что для молодых людей, имеющих представление о дипломатической службе как о блестящей жизни в столицах мира, это пребывание имело мало привлекательного. Будучи к этому подготовлен, я твердо решил, что пробуду в Китае те три года, после которых я имел право на отпуск. Взвесив все это, я сразу принялся за целесообразную организацию своей жизни, насколько позволяла обстановка. Будучи вынужден, как и другие дипломаты, ограничить свою жизнь "монастырскими стенами миссии", я постарался как можно комфортабельнее обставить свою небольшую квартиру, принялся за уроки китайского языка и начал подробно знакомиться со своими служебными обязанностями. Последние в течение моего пребывания в Пекине отнимали у меня время совершенно неравномерно. Впоследствии во время предварительных переговоров по вопросу о занятии нами Порт-Артура мне иногда приходилось просиживать в канцелярии по 12 и более часов в сутки. Первая зима, проведенная мной в Пекине, была, наоборот, с точки зрения работы, весьма легкой, так как наша дипломатическая деятельность в Китае лишь впоследствии стала более интенсивной. Кроме того, мой коллега, первый секретарь Павлов, весьма ревниво относился к самой, конечно, интересной редакционной работе и писал один все направляемые в Петербург политические донесения. Мои обязанности по преимуществу ограничивались перепиской с нашими консулами в Китае (их было в то время десять), шифровкой и расшифровкой телеграмм и текущей канцелярской работой, в которой мне помогали два или три студента миссии. Кроме того, я ведал нашей небольшой командой забайкальских казаков; каждое утро ко мне являлся с докладом урядник. (Наши казаки вооружены не были. Вообще в это время настоящих конвоев при миссии не было. Например, в английской миссии военную форму носил лишь один констебль. Он же исполнял обязанности портье.) Надо сказать, что наши казаки ни разу не причинили мне никакой заботы и вели себя примерно, свыкшись вполне с китайской жизнью, может быть, благодаря тому, что они происходили из Забайкалья. Некоторые из них были полубурятами. А в Пекине было немало монголов. Что касается изучения Китая, то я имел в своем распоряжении лишь несколько английских книг, которые внимательно прочел, но этим и ограничился: я не готовился стать ученым-китаеведом, а лишь собирался добросовестно отбыть свой трехлетний дипломатический срок в Пекине. Кроме того, я пригласил учителя-китайца и в течение одной зимы научился довольно свободно объясняться на этом языке. В виде развлечения я стал постепенно увлекаться верховой ездой и скоро подобрал себе трех верховых лошадей из числа лучших в Пекине. Жизнь в то время там была очень дешева. Содержание каждой лошади обходилось Б месяц в 9 мексиканских долларов, иначе говоря, в 10 рублей. Жалованье конюха было 10 рублей. Своему слуге я платил 14 рублей, столько же - повару, а двум младшим слугам - по 5 рублей без продовольствия.

Мне придется говорить дальше о политических событиях, свидетелем которых я стал в той или другой мере, но пока я остановлюсь на некоторых спортивных переживаниях, которые во многом скрасили мое пребывание в Пекине. Как я уже говорил, два раза в год, весной и осенью, в Пекине происходили скачки, в которых принимали участие почти все молодые члены иностранных представительств. Почти каждая миссия имела свою скаковую конюшню. Первое место занимали при этом англичане; их конюшня была самая многочисленная, и многие годы почти все призы оставались в их руках. Через год после моего приезда ко мне обратился один из русских служащих в китайских морских таможнях большой спортсмен - фон Таннер, владевший скаковой конюшней, с предложением принять участие в его спортивном предприятии. Это громкое название не вполне соответствовало действительности. Все скаковые конюшни состояли не из кровных скакунов, а из обыкновенных небольших монгольских лошадей, которые лишь тренировались на европейский лад. Я согласился, но с оговоркой, что скакать будет он, а я, быть может, приму участие лишь в одной скачке. За три дня до скачек меня увлекли двое соотечественников-туристов, и я поехал с ними к Великой стене. Эта экскурсия заняла три дня, и я вернулся лишь поздно вечером, накануне скачек. Дома я нашел записку, в которой Таннер сообщал, что он вывихнул себе ногу и скакать не может; он умолял скакать вместо него, так как, если я не буду участвовать в скачках, наша конюшня останется неиспользованной, и мы не вернем даже части расходов. В нашей конюшне было пять лошадей, мне предстояло в течение двух дней участвовать в 14 скачках, а между тем Я никогда в них участия не принимал. Тем не менее я пошел на риск окончательно осрамиться и на следующий день был на скаковом кругу, облаченный в жокейскую куртку, и Начал свои на первых порах довольно мучительные упражнения. Первый день мне не везло. Мне удалось выиграть лишь седьмую, последнюю скачку для жокеев-любителей, не выигравших еще ни одной. На второй день я был счастливее, выиграв три скачки, из которых последнюю - чемпионат на приз, предоставленный китайским Министерством иностранных дел. Этот приз уже многие годы был монополией английской конюшни, самой многочисленной по своему составу. Сначала англичане и в том числе новый английский посланник, сменивший О'Коннора, сэр Клод Макдональд, входивший в жюри скачек, вздумали было запротестовать, ссылаясь на то, что я задел на финише своего соседа. Но потом они признали мой выигрыш и даже устроили мне шумную овацию, скрывая этим свое недовольство. Как это ни странно, но мой выигрыш на скачках настолько закрепил мое положение среди англичан, в большинстве своем спортсменов, что через два-три месяца я был избран старшиной клуба вместе с секретарем германской миссии и старшим секретарем Управления китайских морских таможен. Из русской миссии в течение целого ряда лет никого не было в комитете клуба. Между прочим, мой неожиданный успех на скачках был описан в петербургском "Новом времени". Оказалось, что доктор нашей миссии Корсаков был корреспондентом этой газеты.