Особый район Китая - 3

12 мая

1927 год ознаменовался установлением в городах жесточайшей гоминьдановской диктатуры. Однако крестьянские восстания продолжали лихорадить страну. КПК начала формировать базы на основе крестьянского движения.

Мао Цзэ-дун возглавил один из вооруженных отрядов, засевших впоследствии в горах Цзинганшань. Вскоре к нему присоединился отряд Чжу Дэ. Объединенные отряды получили наименование 4-го корпуса Красной армии. Командиром стал Чжу Дэ, политкомиссаром — Мао Цзэ-дун.

В январе 1929 года 4-й корпус пробился к городу Жуйцзинь. В провинции Цзянси стала функционировать Центральная революционная база.

Великий поход свел воедино Красную армию на северо-западе Китая в конце 1935 года. На территориях, занятых прежде войсками маршала Чжан Сюе-ляна и местных милитаристов, образовался Освобожденный район с центром в Яньани.

Тогда в Яньань прорвалось около 25 тысяч бойцов и командиров — это все, что уцелело в результате Великого похода. Потом еще подходили мелкие отряды.

Местные жители называют Яньань Фуши.

Мои записи в дневнике прервал визит Кан Шэна и его секретаря Сяо Ли. Пришлось спешно принимать гостей в столовой.

Информацию для своей корреспондентской работы: события в Китае, положение на китайских фронтах, взаимоотношения с Гоминьданом (ГМД), события в Особом районе, обстановка в Маньчжурии — мы будем официально получать от Кан Шэна или его сотрудников, как это и было до сих пор.

Кроме того, я должен информировать и консультировать Коминтерн — эта сторона моей деятельности предполагает встречи с Мао Цзэ-дуном, членами политбюро и другими ответственными работниками. Мой приезд согласован с руководством КПК.

Кан Шэн подробно расспрашивал о положении на советско-германском фронте, повторяя, как он желает нам скорой победы над немецкими фашистами.

Голос у Кан Шэна, или. как его еще называют, Кан Сина, — тонкий, шипящий. Кан Шэн говорит по-русски с акцентом,  не спрягая глаголов. У него бедный запас слов, но понимает по-русски хорошо.

Кан Шэн всегда улыбается. Кажется, улыбка навечно приклеилась к его тощему, желчному лицу. Когда он слушает, то на японский манер шумно втягивает в себя воздух, якобы радуясь речи собеседника. За годы, которые я его не видел, он не изменился, такой же нервный, жилистый. Ощущение, будто перед тобой деревянный человечек на пружинках.

Кан Шэн обрисовал положение Особого района, который включает в себя провинции Шэньси, Ганьсу, Нинся. На северо-западе район блокирован милитаристскими генералами братьями Ма, которые фактически никому не подчиняются и ведут оживленную торговлю с японцами. От этих генералов можно ожидать любой подлости. У них под ружьем многочисленные воинские соединения.

Со стороны провинции Шэньси Особый район обложен войсками милитаристского маршала Ян Си-шаня, формально подчиненного центральному правительству в Чунцине. Сей воитель прославился тем, что собрал с провинции налог на 32 года вперед: совершенно новый вид мародерства. А далее везде, где японцы не соприкасаются с частями 8-й НРА, Особый район плотно блокируют гоминьдановские дивизии. Кан Шэн заявил, что «Чан Кай-ши плюет на единый фронт и ищет только повода для нападения».

Обстановка вокруг Особого района и в самом районе чрезвычайно сложная.

* * *

Я прикован к дому. В любой момент может последовать приглашение от Мао Цзэ-дуна.

После обеда продолжаю запись. Ознакомился с хозяйством. Наш дом примостился на горушке — отроге обширной столообразной горы. Внизу долина рек Сяошуй и Яньшуй. По сторонам долины — плоские горы, поросшие кустарником и деревцами. Долина и подошвы гор испещрены зелеными квадратиками посевов. Деревьев в долине мало, только сбоку от нас и ниже — помещичья усадьба с пышным персиковым садом. В саду несколько домов. Здесь размещается аппарат Кан Шэна, так называемая служба информации. Это место называется Цзаоюань.

Домик наш из светло-серого кирпича с окнами, заклеенными бумагой. Сами окна точь-в-точь пчелиные соты. И каждая сота заклеена бумагой. Лишь в комнате, где устроена  радиостанция, один из оконных квадратиков застеклен, чтобы наблюдать за двором. В комнатах по печи того же светло-серого кирпича. Зимой печки топятся углем. Комнаты оштукатурены и выбелены. Полы деревянные, некрашеные, струганые. Дом за типичным среднеазиатским дуваном. Возле домика кухонька, но до основной кухни метров триста от дома. За этой кухней небольшое плато, там конюшня. Здесь передвигаются на лошадях, мулах, ослах.

За конюшней — крутой подъем, метров на двести. Там пещеры, в которых резервная радиостанция с антенной, выведенной на вершину горы, а кроме того, бочки с бензином, запасное оборудование.

С другой стороны дома — отвесный обрыв.

Хозяйством распоряжается старик Чэн — пожилой дальневосточный китаец. Ои сносно изъясняется по-русски. Ему пособляют два паренька. Стряпает китайский повар. Все они у нас на жалованье.

Повар готовит грязно и неряшливо. К нам его определил Кан Шэн.

Перед обедом, после осмотра пещер с нашим запасным имуществом, я поднялся на вершину горы. Местность, насколько хватает глаз, — унылое лёссовое нагорье. Одна за другой плоские плешивые горы песчаного цвета с зелеными островками кустарников.

Высота местности над уровнем моря 800–1200 метров. С непривычки задыхаешься, когда идешь в гору.

* * *

Эту запись делаю уже далеко за полночь.

Вечером меня, Орлова, Риммара и Алеева пригласили к Мао Цзэ-дуну. Он принял нас в своей пещере, отрытой в узеньком ущелье подле речки, но гораздо выше ее уровня. Сейчас, не в сезон дождей, речка смахивает на захудалый ручей — ее переходят по камням. Местечко, где отрыта пещера Мао Цзэ-дуна, рядом с городом и называется Яньцзялин. Пещера и подступы к ней под охраной рослых маузеристов.

С Мао Цзэ-дуном были Кан Шэн и члены политбюро. После обычного обмена любезностями Мао Цзэ-дун без обиняков приступил к выяснению положения на советско-германском фронте. Его особенно интересовала прочность нашего фронта. Мы постарались ответить на все вопросы. Мао Цзэ-дун заявил нам, что КПК верна пролетарскому интернационализму, политике единого антияпонского фронта и лояльно сотрудничает с Гоминьданом.

— Учение Сунь Ят-сена выражается в трех принципах: национальная независимость, демократические свободы, народное благосостояние, — поучающе заметил Мао Цзэ-дун. — Все эти принципы отца китайской революции — священная часть нашей партийной программы...

Он рассеянно порылся в карманах куртки, достал смятую пачку сигарет. Не спеша закурил. Сигареты — американские «Честерфилд».

— Главное — поддержка народа, — сказал Мао Цзэ-дун. — С врагами можно воевать и без техники — палками и камнями. Следует лишь заручиться поддержкой масс.

Поэтому мы должны бороться за улучшение экономического положения масс, иначе народ нас не поддержит.

Жилище Мао Цзэ-дуна — это две смежные пещеры, добротно обшитые тёсом. В глубине пещеры — письменный стол. На столе несколько книг, кипа бумаг, свечи. Пол выложен кирпичом. Мао Цзэ-дун сутуловат, глаза окружены морщинками, говорит на грубоватом хунаньском диалекте. В нем чувствуется деревенская натура.

Официальная часть приема закончилась обещаниями Мао Цзэ-дуна всячески содействовать нашей работе, похвалами мудрости товарища Сталина и коминтерновскому руководству.

Член политбюро и секретариата ЦК КПК Жэнь Би-ши — невысок, у него слабенький голос и добродушное лицо с усиками. Ему около сорока лет.

Член политбюро ЦК КПК Ван Цзя-сян — выше среднего роста, худ. Цвет волос, как и у Мао Цзэ-дуна, более светлый, чем обычно у китайцев.

Когда стемнело, охранники запалили свечи. На стенах замелькали уродливые тени.

Мао Цзэ-дуну подали бутылку голландского джина. Нас угостили ханжой (гаоляновый самогон). Мао Цзэ-дун обошел нас, снова любезно интересуясь здоровьем. Он в том же поношенном даньи, в руках кружка с джином. Прихлебывая джин и закусывая земляными орешками, он подробно расспрашивал о здоровье Сталина и Димитрова.

Мао Цзэ-дун познакомил нас со своей женой. Цзян Цин тоненькая, подвижная, с умными карими глазами, рядом со своим мужем совсем хрупкая. Она очень нежна с ним, старается ему угодить.

Между тем Кан Шэн стал рассказывать, как в Яньани не удались покушения на Мао Цзэ-дуна. Оказывается, стоило Мао Цзэ-дуну взглянуть на злоумышленника, как тот сам добровольно во всем признавался. Отмечено три подобных случая...

Мао Цзэ-дун молчаливо внимал рассказу Кан Шэна.

От выпитого джина Мао Цзэ-дун раскраснелся, лицо увлажнилось потом. Однако выдержка его не покинула: все то же сознание собственного достоинства.

Курит Мао Цзэ-дун почти непрерывно. Впрочем, здесь курят и выпивают изрядно. Сам убедился. Ханжа уже ударила в голову, а хозяева все потчевали нас и себя не обижали. Только Жэнь Би-ши составил исключение. Он нудновато жаловался Орлову на свое здоровье.

Потом Цзян Цин завела патефон. Пластинка за пластинкой звучали отрывки из старинных китайских опер.

Мао Цзэ-дун притих в шезлонге, затягиваясь дымом и небрежно стряхивая пепел на пол. Мы поняли это как сигнал об окончании приема. Дружно поднялись и распрощались с хозяевами. Мао Цзэ-дун проводил нас до выхода. Пожимая мне руку, он несколько раз повторил, что рад нашему приезду, ценит деятельность и заботу Коминтерна и товарища Сталина и окажет нам помощь в работе. Кан Шэп шумно втягивал в себя воздух сквозь зубы и улыбался...

* * *

Шелестит листвой единственное высокое дерево во дворе. Подрагивает пламя свечи. В радиорубке слушает приемник Южин. Вот он чиркает спичкой и закуривает.

И все вокруг: и свеча, и окна, заклеенные бумагой, и вой шакалов в горах — кажется нереальностью. Всего несколько недель назад я шагал по Москве.