Страшным, но уже не для нас одних, а для всех, был затем 1848 год; еще накануне его - в конце лета 1847 года пошли слухи о появлении в нижних приволжских губерниях идущей из Персии холеры; люди, пережившие время свирепствования ее в 1830 году, не без страха относились к получавшимся известиям и рассказывали об ужасах существовавшего положения, когда заболевших забирали насильно из квартир и увозили в холерные больницы, а умерших заливали известью и хоронили в закрытых гробах; осенью она не замедлила показаться и в Москве; стали приниматься различные меры предосторожности и, хотя она начала проявляться, притом в значительной части случаев со смертельными исходами, тем не менее с наступившими морозами она стихла совершенно, и думалось, что все уже кончено. Между тем в конце весны она нежданно появилась, разразившись уже со страшной силой; смертельные исходы заболеваний, при чрезвычайной краткости течения болезни, стали оказываться преобладающим явлением; борьба была бессильной. Паника сделалась общей; несмотря на тогдашнюю несравненно меньшую против нынешней густоту населения, последствия болезни обнаруживались на каждом шагу; выхода со двора невозможно было обойтись, чтобы не встретить нескольких покойников; по пути и там и сям видны были в домах следы смерти; ежедневно получались сведения о смерти кого-либо из родственников, соседей, знакомых или вообще известных лиц; во всех церквах были совершаемы молебствия, для которых в некоторых случаях жители нескольких приходов соединялись вместе, после чего с иконами были обходимы все дворы, это происходило, как я думаю, в самом конце мая или первых числах июня, так как помню, что это было перед окончанием ученья, а для меня это был в училище последний год; только на помощь Божию была надежда при существовавшем отчаянном положении, и вот, как помню, в июле массы молящихся стали стекаться в церковь Николая Чуд. в Хамовниках на поклонение прославленной тогда чудотворениями иконе Божией Матери "Споручницы грешным"; только в августе болезнь начала стихать и осенью прекратилась совершенно.
Вышедши в 1848 году из училища, я занялся дальнейшим изучением английского языка у преподавателя Штейнгауза, с которым у меня велся взаимный расчет, заключавшийся в том, что плату за каждый данный мне часовой урок в 2 р. 50 коп. асс. я покрывал отчасти, переводя для него на русский язык, за ту же плату, с писанного им листа составленные им на немецком купеческую арифметику и бухгалтерию и переписывая переведенное набело по 52 1/2 коп. асс. (15 коп. сер.) за лист; занятия эти английским языком продолжались и в следующем 1819 году; кроме того, я продолжал по возможности изучение и некоторых других предметов, не входивших в курс преподавания в училище.
Так как я окончил курс в училище хорошим учеником и был достаточно освоен с иностранными языками, в особенности с немецким, то существовавшая относительно дальнейшего направления моего мысль заключалась в помещении меня в какую-либо, конечно хорошую, иностранную контору; мысль эта поддерживалась и Штейнгаузом, обещавшим похлопотать об устройстве меня в конторе известного тогда дома "Ценкер и Колли"; но такая попытка не имела успеха; из родственников наших, имевших сношения со здешними иностранными домами и выразивших желание оказать содействие в этом деле, П.И. Сорокоумовский обращался к преемникам Глогау - Иордану и Кинену; но результат был отрицательный - мест нет; В.А. Ганешин объяснялся по этому предмету с доверенным Альберта гр. Марка - Мих. Як. Яковлевым (пасынком упоминаемой мною выше Е.А. Яковлевой), но ответ был такой, что он представляется при делах Марка единственным русским (к тому же только при торговле) и что нет примеров, чтобы русские были принимаемы в контору. Далее Штейнгауз передавал мне, что следовало бы узнать у Вогау, у которого, по имеющимся сведениям, можно получить место; между тем по справкам оказалось, что это дело почти вовсе неизвестное, а потому поступление туда не могло быть интересным; наконец, он указал на возможность поступить в маклерскую контору Юлия Федор. Шульца, где, по его мнению, представлялось средство познакомиться с разными лицами; но такое предложение было ровершенно несоответственным цели. Какие же обязанности предстояло исполнять в такой конторе - разносить повестки что ныне делают рассыльные, или, что хуже того, отворять и затворять двери для приходящих в контору? Шульц был маклером государственного банка и нотариусом, тут затрагивалось уже самолюбие, а время между тем проходило, и существовавшее самомнение подрывалось и падало.
Свободное копирование
