НА СНИМКЕ: Елизавета Иосифовна Гинзбург, мамина сестра
Пришла Лиза и сразу завладела всеобщим вниманием. Если Лиза начинала говорить, больше уже никто и ничего сказать не мог. Лиза была красивой и очень эффектной женщиной. У нее была бросающаяся в глаза внешность, и, конечно, она была очень элегантна, умна. Она всегда рассказывала о том, что ее музыкальное и тем более административное начальство ничего в музыке не смыслит, продвигает бездарей, портит пианистам руки, а вокалистам голоса.
Лиза закончила Петербургскую консеваторию и стала весьма хорошей пианисткой, особенно удавался ей Шопен. Когда решали, кого послать на международный конкурс Шопена в какую-то из европейских стран, выбирали между ней и пианисткой из Москвы Белой Давидович. Поехала москвичка, и стала знаменитой, завоевав первое место на конкурсе. Многие потом говорили, что Лиза была лучшей исполнительницей Шопена, но ее больше никуда и никогда не посылали.
Лиза рассказывала, как, живя в Москве, она давала уроки музыки Надежде Аллилуевой, жене Сталина. «Однажды, – рассказывала она, – к обеду пришел Сталин. Во время обеда он спросил Лизу: «А Вы член партии?» Лиза не была членом партии. Может быть, поэтому уроки музыки довольно быстро завершились.
На любом ответственном месте, должны были работать члены партии. Это была партийная политика. Учитель музыки у жены великого вождя, конечно же должен был состоять в коммунистической партии.
Надежда Аллилуева покончила жизнь самоубийством. Я стоял у ее памятника на Новодевичьем кладбище, смотрел на удивительно красивые и выразительные руки, изваянные скульптором, и думал о музыке, которую извлекали эти пальцы. Мне представились три человека за обеденным столом: «А вы член партии?» – прозвучало у меня в ушах...
У нас в доме не было ни рояля, ни пианино, а мне всегда очень хотелось слушать, как Лиза играет. До войны в нашем доме она только пела. У нее было глубокое красивое контральто. Она где-то училась петь, и теперь показывала всем нам, чему научилась. Даже, может быть, чересчур часто и много. Вскоре у нее появились свои ученики.
Лиза жила с младшей сестрой Рахилью в одной комнате в коммунальной квартире на улице Марата. Она все еще не была замужем, скорее всего, потому, что предъявляла очень высокие требования к мужчинам. Но меня эти вопросы – замужем–не замужем – тогда не волновали. Мне нравилось, когда приходила Лиза, потому что с ней приходил в дом шумный праздник.
И, тем не менее, когда я копаюсь в своей памяти, пытаясь вспомнить эти годы, в моей голове возникают звуки музыки, но не Шопен и не Лист, любимые композиторы Лизы, которые я после войны слышал в ее исполнении неоднократно, а Бетховен, его удивительная «Лунная» соната, несравненная «Апассионата», соответствующая моему настроению «Героическая». И я вижу картинку: «Комната с роялем – Лиза играет Бетховена. И я узнаю эту комнату – это ее комната на ул. Марата, где она жила вместе с Рахилью, а мы с мамой у них в гостях.
У меня с детства к Бетховену особое отношение. Он звучит во мне, и когда его начинают играть, моя душа сама настраивается на эти божественные звуки.