А 28 и 29 мая 1988 года «Социалистическая индустрия» в двух номерах подряд, как залп из двух орудий, публикует огромную статью «Хочу жить богато!» — ответ на выступление Говорухина, а по сути, новые грубые нападки на меня, разнузданнее прежних, усиленные вводимым в политический оборот свинцовым термином «тумановщина».
«Чем страшна тумановщина? Тем, что многие, вкусившие от контактов с «Печорой», с ее председателем, оставались с убеждением, что все покупается и продается: рыбалка на запретной реке, дефицитная новая техника, приговоры и помилования, разрешения и запрещения, новые месторождения, старые грехи и покладистые акты. Эти люди, зараженные бациллой тумановщины, долго еще будут сыпать песок в маховик перестройки…»
Перебирая мое прошлое, в том числе колымское, газета использует следственные материалы, которые она могла заполучить только по указанию высшего руководства партии и органов государственной безопасности. Именно они стояли за попытками, ничем не гнушаясь, окончательно уничтожить промышленные кооперативы, любые предприятия негосударственных форм собственности.
В идеологическом отделе аппарата ЦК КПСС занимал высокий пост Владимир Севрук, знавший меня с 1959 года, еще с Магадана. Он и его жена Нина всегда были добры ко мне, и я дорожил их хорошим отношением. Когда начался разгром артели, я решил обратиться к нему. Написал короткое письмо, стараясь придерживаться строго официального тона. Мне говорили, что именно он координирует партийную прессу и лучше других может объяснить, что происходит.
Время шло, а ответа на письмо не было. Не выдержав, я позвонил Севруку.
— Здравствуйте, это Туманов.
— Я слушаю.
— Это Вадим Туманов! — повторил я, уверенный, что, поглощенный делами, он еще не сосредоточился, не разобрал, кто на проводе.
— Слушаю вас!
— Возможно, вы не получили мое…
— Мы получили ваше письмо, но вы обращаетесь не по адресу. Публикации в газете обсуждают с ее главным редактором. Если хотите, запишите телефон…
В тот день я вычеркивал из телефонной книжки фамилию Севрук с такою злостью на себя, что от яростного нажима авторучки оказались поврежденными записи многих страниц.
Состояние мое было жуткое. Каждые 8-10 дней в той же газете методично продолжали появляться «отклики» читателей, которые никогда меня в глаза не видели, но спешили заклеймить как виновника провала перестройки, пустых прилавков, длинных очередей. По ночам я не мог спать, ходил из угла в угол.
Утром в ожидании свежей почты меня всего трясло. Слишком много накопилось во мне ненависти к тем, кто обвинял меня в преступлениях, которые ни я, ни мои товарищи не совершали.