…Поезд снова шел по Транссибирской магистрали из Нижнеудинска в Иркутск, мимо старых станций, возникших 100 лет назад при строительстве железной дороги. Она, кстати, дала толчок развитию золотого дела в Сибири — в бассейнах Оби, Енисея, Лены, Амура.
Тулун, Азея, Куйтун… Володя теребил проводницу: обязательно предупредить, когда будет станция Зима. В купе снова взял в руки гитару, запел вполголоса.
Он хотел видеть станцию, где вырос Евгений Александрович Евтушенко. Его расположением Володя очень дорожил. Не скажу, что они часто встречались (во всяком случае, с момента нашего с Высоцким знакомства), но каждый раз, когда в каких-то московских кругах всплывало имя знаменитого поэта, и кто-то позволял себе осуждать его — в среде московских снобов это было модно — Володи решительно восставал против попыток бросить на поэта тень.
Однажды, еще не будучи знакомым с Евтушенко, я попал и Москве на его выступление. Вместе с ним со сцены читал свои стихи кубинский поэт, который произвел на меня отталкивающее впечатление. Мне всегда был неприятен Фидель Кастро и все вокруг него. Я вообще не люблю певцов революций. И когда Евтушенко, приветствуя гостя, обнял его, меня покоробило. Ну не должен был Евтушенко, тонко чувствующий людей, так искренне обнимать революционера.
Своей досадой я поделился с Володей.
— Понимаешь, Вадим, когда советские войска в августе шестьдесят восьмого вторглись в Чехословакию, не кто-то другой, а Евтушенко написал «Танки идут по Праге…» Когда государство навалилось на Солженицына, снова он послал Брежневу телеграмму протеста.
Никто из тех, кто держит фигу в кармане, не смеет осуждать Евтушенко.
И добавил, подумав, как бы ставя точку:
— Женька — это Пушкин сегодня!
Я не берусь судить о поэзии Евгения Евтушенко, многие его стихи я очень люблю, но обязательно еще расскажу, как в мои трудные времена, сложившиеся после разгрома «Печоры», именно Евгений Александрович, отложив все дела, бросился на помощь. Он обратился с письмом в защиту артели к председателю Совета министров. Но об этом разговор впереди.