Итак, мы начали жить в новом своем жилище, но не было у меня спокойствия. Муж мой час от часу делался хуже в своем поведении, но я ему ничего никогда не говорила. Мать моя была уж слепа, то я старалась и от нее скрыть, но она часто слыхала, что я плачу, и спрашивала меня: "Что тебе, мой друг, сделалось, что ты всегда плачешь; хоть я не вижу, но слышу и по ночам слезы твои; скорбит сердце мое, но помочь тебе не могу. Бывши с глазами, я могла тебя спасать от многого, но теперь сама насилу таскаюсь. Молись Господу и не отчаивайся: Он тебя не оставит. Ты, может быть, сими жестокими опытами приготовляешься к чему-нибудь важному, только умей все сие вытерпеть с покорностью!" И после сего разговору скоро очень сделался с ней удар, и в сутки скончалась. И я с ней потеряла последнюю мою отраду и спокойствие. Муж мой чрезвычайно плакал, а я о себе уж и говорить не могу: я точно была как помешанная. Все шесть недель муж мой грустил очень, после начал забывать, и от скуки, еще в нем остававшейся, препровождал время с девками, сказывавшись благодетелю своему больным. А я часто ухаживала к моему доброму отцу, но не могла всего того сказать, что он делал, - стыд мне запрещал, но он знал от посторонних людей еще больше, нежели я думала. Сколько раз говаривал ему, но он отвечал, что "я ее очень люблю, и она жаловаться на меня не может", и мне очень много доставалось самых грубых выговоров. Сколько я ни уверяла его, что я никогда и никому об нем здесь не говорю, но он не верил, и наконец все знали мою жизнь и, кроме сожаления, ничем мне помочь не могли. Но я истинно никогда не жаловалась никому, потому что помочь мне никто не мог, а старалась еще скрыть и быть сколько можно веселее, зная, что горестная физиономия не может никому быть приятна, и я боялась, чтоб мной скучать не стали; только изливала мою горесть отцу моему и благодетелю, и то редко, когда не могу уж и лицо показать веселое, невольно вырываются вздохи и слезы выступают на глаза, - тогда только складывала с сердца моего тягость гнетущей меня горести. Но что он мог мне сделать, какую подать помощь страждущей, кроме сожаления обо мне? И часто плакал со мной, уговаривал терпеть и повиноваться воле Божией: "Немудрено, мой друг, любить доброго мужа, но умей любить и уважать такого, каков у тебя. Терпение твое не останется без награждения, - молись Иисусу распятому, чтоб Он сохранил тебя от всех искушений. Не поверяй тайны сердца твоего мужчине, который может сим случаем воспользоваться. Ежели кто осмелится при тебе говорить дурно о твоем муже, то запрети и вступись за него, и покажи, что ты ничему не веришь, что об нем говорят; самым этим ты заслужишь к себе уважение и остановишь самого дерзкого мужчину сделать тебе малейший вид неблагопристойности". Муж мой не мог меня ничем укорить, - мое поведение и невинность защищали меня. Наконец он стал со мной гораздо ласковее обходиться, и продолжалось сие довольно долго. Сделался он нездоров; я одна сидела с ним вечером; он очень показался мне горек, я спросила у него:
- Что тебя беспокоит: болезнь твоя или что-нибудь другое?
- Я становлюсь слаб; детей у нас нет; деревнишка, которая у меня есть, - мои родные у тебя возьмут, - с чем ты останешься? Меня это чрезвычайно огорчает!
- Поздно, мой друг, начал ты об этом мыслить; помочь теперь нечем. Не беспокойся, я останусь богата и ничуть не бедна; совесть моя чиста пред Богом и ничем меня не укоряет; против тебя - тоже невиновна; любима всеми не по заслугам моим, - и это все по милости Деятеля всех благ. Имею сии сокровища, чего ж мне более желать? Он меня сохранял и защищал до самой сей минуты, за что же Он меня и впредь не помилует? Только б я Его не оставила, а Он никогда не оставляет тех, которые к Нему прибегают, а у меня, кроме Его, - другого помощника нет!
Он посмотрел на меня с усмешкой и спросил:
- Неужто ты считаешь грехом иметь, кроме меня, другого мужчину, который бы заменил меня и от которого б ты могла иметь детей? Они бы были для меня любезны, потому что твои, и это бы самое меня успокоило. Я бы сам тебе представил того человека, в котором я могу быть уверен, что он сохранит сию тайну и твою честь. А о ком я говорю, я знаю, что он тебя любит. Неужто ты мне в этом откажешь?
Я долго молчала, потому что окаменела, услышавши, до чего меня хочет довести тот, который должен быть моим путеводителем и наставником! Наконец я спросила, не шутка ли это, которая меня чрезвычайно огорчает? Он отвечал:
- Нет, мой друг, это истинное мое желание, в котором заключается мое спокойствие, и ты не должна мне отказывать, а должна повиноваться!
- Во всем, кроме этого! Здесь границы моего к тебе повиновения и почтения! Все, что ты ни делал против меня, - я прощала, но этого простить нельзя! Чем ты и кем меня хочешь сделать? Я знаю, что тебе больно, для чего ты ничем меня укорить не можешь, - будь уверен, что я научена до тебя еще быть добродетельной, и никакие твои угрозы меня довести до бесчестных и мерзких дел не могут! Все можешь мне приказывать, кроме сего для тебя же постыдного предложения! Я удивляюсь, как ты мог мне говорить о таком деле, в котором ты, конешно, уверен, что я тебя не послушаю! Слезы текущие и рыдания прервали голос мой... Он сказал:
- Как ты дурачишься! Я думал, что ты нонче умнее стала. Тебе теперь двадцать два года, то пора бы перестать называть то грехом и пороком, что служит к удовольствию человека, - и я уверен, что ежели ты размыслишь хорошенько и узнаешь того человека, который тебя страстно любит, то наконец с удовольствием согласишься!
- Мне не об чем размыслить: тебе ответ сделан, а знать того человека, о котором ты говоришь, не хочу! Удивляет меня то, почему ты знаешь о страстной его любви ко мне: ежели он сам тебе сказывал, то как он смел тебе говорить о бесчестии той, которая составляет часть самого тебя? Но ежели ты сам дал повод к сему открытию, то не бесчестно ли с твоей стороны? И за какую ты меня выдаешь? Не думай, чтоб меня могло сие замарать; я теперь буду обходиться со всяким мужчиной еще осторожнее, нежели прежде, и уверена, что моим поведением самого дерзкого мужчину удержу в границах благопристойности. Ты заставил меня сказать тебе правду, что я в тебе никогда не имела и не надеялась иметь ни путеводителя, ни наставника, видно, Господу угодно было, чтоб мной управляли совсем посторонние люди и научали быть добродетельной, а от тебя, кроме разврату, я еще ничего не видала! Ты сам в этом признаешься! Меня и здесь Господь не оставил сиротой и дал мне отца и благодетеля, которому все сердце мое открыто, и ежели вы мне еще будете говорить о сем, то я решусь про вас сказать все и просить наставления у благодетеля моего, что мне делать в таких горестных обстоятельствах!
Он так рассердился, что начал меня ругать и сказал:
- Я то с тобой сделаю, чего ты никогда не ожидала!
- Буду все терпеть, доколе будет угодно Господу повелеть, но тем буду утешаться, что я невинна!
Он сказал:
- Вот тебе срок на три дни решить, - или приготовляйся видеть то, чего еще ты не видала!
- Какой вам угодно положить срок, - велик или мал, - ответ брег один, и я готова на все, что вы мне обещаете, и меня ничто не устрашит: я буду знать, за что я терплю, и сие терпение будет еще мне доставлять некоторое удовольствие, - но я жалею об вас, будете ли вы спокойны, и не будет ли совесть вас укорять, что вы мучите ту, которая хочет вас одного любить, но вы стараетесь сами меня с собой разделить!
Свободное копирование
