Об учебе в институте я обязательно поведаю позже, а сейчас отвлекусь на очень сложную национальную тему, коль скоро, я ее затронул в связи с поступлением в институт. Это тема национальности, национальной самоидентификации, интернациональности, принадлежности к общемировой, русской и еврейской традициям. Как все в моей жизни, я довольно поздно начал понимать, что я не такой, как большинство, что я еврей. Пожалуй, это произошло годам к десяти. Более того, сначала я считал, что «еврей» - это не национальность, а ругательство, потому что во дворе, на улице мальчишки часто ругались: «Жид, жид. Жид на веревочке бежит». Я даже брата до войны, если он меня обижал, обзывал жидом. Меня мальчишки во дворе так не обзывали, потому что знали, что я мог дать за это по рогам, воспринимая это слово как обычное ругательство. Дома наша принадлежность к еврейской нации до войны никогда не обсуждалась. Иногда мама с папой что-то между собой говорили на каком-то для меня иностранном языке, когда хотели, чтобы мы с братом их не поняли. И однажды, когда я спросил, мама сказала, что они говорят по-немецки. Это объяснение меня удовлетворило, тем более, что я часто видел, как мама читает немецкие книги. Позже я узнал, что идиш – это почти немецкий. В эвакуации национальная проблема не стояла, т.к. местные всех нас скопом зачислили в «выковыренные». А вот когда я вернулся из эвакуации в Москву, бытовой и государственный антисемитизм начали набирать силу, которая достигла пика в последний год жизни Сталина. Сразу после смерти вождя антисемитизм на государственном уровне пошел на спад.
В нашей школе все годы моей учебы в ней ни среди учеников, ни со стороны учителей антисемитизма не было абсолютно. В старших классах учились в основном мальчики из интеллигентных семей, детей из неблагополучных семей не было. Много было ребят из семей еврейских: Баумштейн, Шлейфман, Кузьмин, а по-нашему - Кузя, Швузя и Баумшузя. А вот за пределами школы картина была другая, здесь, в основном во взрослой жизни, во всех видах учреждений цвел антисемитизма махрового цвета. Евреев-начальников отовсюду дружно выметали одной большой метлой. Папа ходил печальный и хмурый.
Я столкнулся с этой проблемой при описанном выше провальном поступлении в Геолого-Разведочный Институт. Столкнулся, но ничего не понял. За все годы учебы в Текстильном институте я ни разу не сталкивался с антисемитизмом. Почему? Учился я очень хорошо, с третьего курса серьезно занимался научной работой. Играл за сборную института в баскетбол и футбол. На четвертом курсе женился, в новом положении нужно было зарабатывать деньги. Я был очень занят. В общественной работе по этой же причине я не учувствовал, не до нее было. А там, в комсомоле, как раз существовал определенный отсев и ограничения по национальному признаку, но не слишком сильные, и при высокой активности их легко было преодолеть.
Свободное копирование
