В Ростове я не учился, т.к. не подоспел еще учебный год, и в Астрахани я, не помню, почему, но тоже, не учился. Не учился, и все. Я не виноват, - наверное, по близости не было школы. В нашей общей квартире, как я уже писал, жили еще две или три семьи папиных сослуживцев. Совершенно не помню матерей, но детей помню. Нас было два мальчика: я и брат, и две девочки, одна моего возраста, а вторая года на два меня старше. Брат с нами не общался, он был взрослый, да и вообще по части общения он, в отличие от меня, имел проблемы. Теперь мы знаем разные научные слова и говорим, что он – интроверт, а я – экстраверт. Но, по-моему, эти определения страдают максимализмом. В разное время, в зависимости от настроения и от состояния занятости я могу легко общаться, а в другой раз никого не хочу видеть. Но в принципе, найти с человеком контакт мне не сложно, я не испытывал комплексов ни перед совсем простыми, ни перед самыми «сложными» людьми. Легко общался с работягами, алкашами, мелкими и средними бандитами во время войны и сразу после войны, профессорами, академиками, министрами, партийными бонзами, и всегда мог найти темы для разговора и нужный лексикон. Ну, ладно, это не моя заслуга – свойство это передалось мне от папы. Сейчас я все реже пользуюсь им - нет особой надобности, да мне и с самим собой не скучно.
Ныряем в холодную коммунальную квартиру под Астраханью. Мы, дети, в школу не ходили и большую часть времени проводили на улице. На этой самой реке Балде я дрался столько, сколько потом не дрался за всю жизнь. В нашем холодном доме кроме нас жили и другие эвакуированные или, как нас называли аборигены, «выковырянные». То ли они не могли выговорить, как надо, то ли вкладывали тот смысл, что нас выковыряли из Москвы. Драка среди детей была возведена в ранг спорта, кулачного боя по определенным правилами. Правило номер один: до первой крови. Правило два: по причинному месту бить нельзя. Правило три: браться за тяжелые, колющие, режущие предметы нельзя. Правило четыре: лежачего не бить. Все остальное можно. Как тогда говорили, «и руками и ногами, и собачьей головой». Бывали всякие экзотические бои: только одной правой или только одной левой. В этом случае одну руку привязывали за спину. Я был отчаянным бойцом и ходил в лидерах. А что было делать? Сложение у меня всегда было субтильным (по наследству досталось дочкам), зато имелись ловкость, реактивность, довольно высокий болевой барьер и смелость. Последнюю приходилось в себе культивировать. В чужом мире «выковырянному» щуплому еврейскому мальчику надо было завоевывать себе место под солнцем. Опыт уличной жизни пригодился потом в Москве, после возвращения из эвакуации. А начал накапливать его я еще в предвоенной Москве и, пожалуй, я о нем сейчас вспомню.
Свободное копирование
