Возвращаемся к началу войны и полному перевертышу в жизни страны, в жизни каждой семьи, взрослых и детей.
Я уже говорил, что перед войной школу помню плохо, зато всякие внешкольные дела запомнились лучше. Например, эпизоды, связанные с курением. У нас в семье никто не курил: ни папа (он и не пил), ни мама (даже трудно представить), ни брат. Я курил с большими перерывами и сейчас устойчиво не курю уже два года. Хотя, когда выпью сильно тянет, но держусь. Так вот, курить, вернее, имитировать курение, я и мои уличные друзья, пацаны-одногодки, начали еще до войны, в возрасте семи-восьми лет. Мне кажется, что мы подражали более старшим пацанам, блатным и приблатненным, которые курили все поголовно. Для покупки курева им нужны были деньги, и они их добывали всякими разными способами, в том числе и нечестными. В этой среде был негласный принцип: украсть у государства или у совсем чужих людей - не грех. Но ни дома, у родных, ни у соседей красть не полагалось. А тогда практически все граждане жили в общих, коммунальных квартирах с соседями. Вот и получалось, что соседи, благодаря этому принципу были защищены.
Курить мы начинали без табака - глупые были, видели, как взрослые что-то зажигают, потом это что-то дымит, дым глотают, а потом красиво выпускают изо рта, или еще красивее через ноздри, и еще шикарнее - в виде красивых колец дыма. Но в то время это было для нас недостижимо. Позже, на определенном этапе курения, я освоил и это мастерство. А тогда мы свертывали цигарку просто из бумаги (газетной, школьной тетради), поджигали ее и вдыхали этот гадостный дым. Задыхались, кашляли, но не бросали. Надо заметить, что бумажный дым ударял в голову, и она кружилась. Курить на улице мы не могли, увидев это, взрослые дали бы нам по ушам. Поэтому мы находили какое-либо укромное место: черный ход, туалет или ванную комнату. Очень скоро старшие «кураторы» объяснили нам, что для курения кроме бумаги нужен табак или махорка. И мы нашли, где добывать табак. В то время на улицах Москвы было много урн; москвичи бросали мусор не на тротуар, а аккуратно в урну. Среди прочего в них оказывались и недокуренные папиросы. Сигарет тогда еще не было, они появились много позже, только после войны. Мы улучали момент, когда на улице было безлюдно, залезали руками в урну и вытаскивали оттуда окурки, их тогда называли чинариками. Мы сортировали окурки на две категории: те, что получше, – их можно было еще докурить, и те, что похуже, которые докурить уже было нельзя, потому что табака в них оставалось очень мало.
У первых мы отрывали часть бумажного мундштука, которая побывала во рту у предыдущего пользователя. Такой чинарик прекрасно можно было докурить. Кстати, до войны, во время войны и долго после нее простой народ и тогдашние пацаны редко курили целую папиросу целиком. Она шла по кругу, и первым в этой очереди был самый близкий друг, а за ним уже все остальные. Распространенным выражением было: «дай курнуть». Это означало, что твой близкий друг сделает 2-3 затяжки и вернет тебе курево обратно.
Если табачной части перед бумажным мундштуком оставалось очень мало, то просящий говорил: «Что ты мне фабрику суешь?» Почему фабрику? Потому что на бумажном мундштуке было напечатано название табачной фабрики, где произвели эти папиросы. Второй, худший сорт чинариков мы утилизировали как сырье. Разрывали папиросную бумагу табачной части и высыпали остатки табака в какую-либо коробочку из-под конфет монпансье. Получалась такая пацанская табакерка. Ну, а затем, по мере надобности, употребляли смесь разных сортов табака разного качества для скручивания самокруток. «Самокрутки», «самиздат» – все это то, чего не делает государство, а делаешь ты сам. Табаком «секонд-хэнд» можно было угостить кого-нибудь из друзей.
Вот такая была первая, довоенная, фаза моего приобщения к курению, о которой в семье никто не знал. Видимо, они были не только слепые, но и лишенные нормального обоняния. А ведь моя мама регулярно обнюхивала меня - это была одна из форм проявления ее любви на уровне животной физиологии. Нюхала и ничего не чувствовала. Мне кажется, что моя любимая мама была во многих вопросах настолько наивной, что даже не знала о том, что значительная часть человечества курит. К глупости, как я и брат тогда думали, это не имело никакого отношения. По ее логике получалось так: раз ее Евсей не курит, значит, этого явления не существует. Если ее Евсей не пьет, значит, и этого порока нет, если ее Евсей ей не изменяет (а я думаю, что так оно и было), значит, никто никому не изменяет. Вот такая у меня была мама, а у многочисленных внуков - бабушка, а у еще более многочисленных правнуков – прабабушка. И так далее. И сказал Он, что это хорошо.
Свободное копирование
