Пришла Страстная неделя, - и я с няней отправилась в пятницу вечером в тюрьмы, и за нами на лошади повезли все то, что приказано было раздать. Но пропорция была во всем двойная. Как будто предчувствовала мать моя, что это уж последний раз было делано. Как скоро мы вошли в тюрьму, то несчастные все в голос зарыдали и спрашивали, жива ли их мать и есть ли надежда к выздоровлению. Я, зарыдавши, им сказала, что моя мать опасна. "Молитесь, друзья мои, чтоб Бог ее спас!" Они все замолкли и головы свои вниз повесили. Один со стоном сказал: "Боже и Господи наш, неужто Ты захочешь ее от нас отнять и оставишь нас сирых и без призрения?" И, повернувшись ко мне, спросил:" Будешь ли ты, милое дитя, подобна твоей матери и не оставишь ли нас без нее?" Я со слезами сказала, что приказание ее и волю буду за закон почитать и буду так же их посещать с моим другом, как и мать моя. Они все сказали: "Бог тебя благословит и даст тебе временное и вечное счастие". Наступило и Воскресение Спасителя нашего, - и мать моя, казалось, была этот день покрепче. Родные все у нас обедали, и Александр Матвеевич сказал: "Примите и меня в ваши родные и позвольте с вами провести день".
Всю Святую неделю мы провели невесело в рассуждении болезни матери моей; я не отходила от нее, читала ей Священное Писание, ночь спала возле ее кровати, но и сон от меня убегал. А когда засыпала, то сны страшные меня беспокоили, и я опять просыпалась. На Фоминой неделе приезжает его сестра к нам и просит матушку, чтоб позволила с ней одной поговорить. И как я вышла от нее, она сделала предложение от Александра Матвеевича, что он желает быть принят сыном. Мать моя отговаривалась моей молодостью, но сестра говорила, что ее молодость будет сохранена ото всего: у нее будет другая мать, которая ее любит и удержит в тех правилах, которые ей даны. Но страшила ее еще разлука со мной, знавши, что ему нельзя долго жить, и тот день она ничего решительного не сказала. Оставшись одна, она позвала мою няню и бывши с ней долго, которая вышла от матери моей вся в слезах. Я, увидя ее в таком положении, бросилась к ней и спрашивала ее: "Видно, мы лишаемся ее, и ты, верно, видишь, что она близка ко гробу?" Няня моя сказала: "Молись, матушка, Богу и испрашивай Его милости". Я вошла опять к матери моей, которая показалась мне встревоженной. И она велела послать за дядей, чтоб он и с теткой приехал. И по приезде их очень долго с ними говорила. А мое сердце словно билось, не знаю отчего, и тосковало, видя их тайные переговоры. Я понять не могла, что это значило. Кончивши разговор, вышли дядя и тетка расплаканы. И все сие меня удивляло и страшило, но из почтения я у них не смела спрашивать.
И так дело было решено без меня, и через три дни дано было и Александру Матвеевичу слово, но мне не сказывали. И положено было ехать в деревню, а ему между тем объезжать было надо рудники и, объехавши, быть к нам в деревню и там все совершить. Через неделю повезли мою мать в деревню в такой слабости, что я думала, мы ее не довезем. Сколько я ни упрашивала ее, чтоб не ездить и остаться в городе для лечения, но никак не успела. Приехавши в деревню, пошли разные приуготовления, и на вопрос мой: для чего это все делается, отвечали, что будут гости из Челябы. И так мы прожили половину апреля.
Свободное копирование
