Когда подлый Меркурий сжимает вокруг меня свое ретроградное кольцо, я поначалу, как любая нормальная тетка пытаюсь впасть в депрессивный коматоз с саможалениями, самобичеваниями и изысканными страданиями. Потом, когда колец становится не одно, а гораздо больше, и они все больше жмут и жгут, Меркурий уже вовсю хозяйничает в моей воспаленной голове и уже начинает тянуться своими цепкими ручками к душе, на помощь ко мне прилетает Элка.
Прилетает оттуда, откуда уже не возвращаются, и на ухо, своим абсолютно ни на на чей непохожим голосом, басит мне:" Уля, не ссым в тумане, мы в аэроплане!". Я вспоминаю историю нашего знакомства, непростых взаимоотношений, еще более непростую историю ее ухода из жизни, похороны, которым позавидовал бы автор Гоголь, и потихоньку начинаю приходить в себя.
Мы познакомились, когда мне было 18, а ей -55. Вернее, нас познакомили. Прошло всего пару месяцев с нашего поступления в семинарию, когда отец Олег, крестный отец Элки и по совместительству преподаватель Священной истории Ветхого завета, привел нас, пятерых первокурсниц к ней в гости.
Единственная характеристика, которую дал Элке отец Олег, по дороге к ее дому :"Уникальный человек, уникальный...Сложный..Инвалид. 25 лет прикована к постели". Мы приготовились к страшному. Картины, которые рисовало наше на тот момент еще не очень развитое воображение, ничего более приличного, чем утка, пролежни и изможденное тело на желтом, дурно пахнущем матрасе, предложить не могло, и мы в унынии шли "за послушание" с отцом Олегом, ожидая чего угодно, но только не того, что мы увидели.
В уютной, чистой параноидальной чистотой квартире, за столом сидела женщина. Нет, не так. За столом сидела Алла Пугачева образца 1984 года. Только блондинка. Во всем остальном, включая бант в прическе и ироничный, цепкий взгляд это была она. Примадонна. С идеальным кровавым маникюром на искривленных ревматоидным полиартритом пальцах и невероятным голосом Бони Тайлер, только октавкой пониже.
Мы не сразу увидели, что этот переносной столик, за которым восседала Эльвира Владимировна, закрывает ее навсегда согнутые в огромных распухших от болезни и боли коленях ноги. Да много мы чего не увидели только потому, что эта хохочущая женщина, сыплющая невероятными афоризмами, перемежающимися неологизмами в стиле кантри (это ее выражение, прилипло к моему языку на всю жизнь, как и многие другие) даже не пыталась выглядеть инвалидом, прикованным к постели 30 лет.
Она отчаянно нуждалась в помощниках на тот момент. Прежняя девочка, студенка томского меда прожила с ней 3 года и собралась замуж, а смена никак не находилась. И отец Олег привел нас в надежде, что мы все по очереди будем к ней приходить и посильно помогать.
У меня на тот момент уже был десятилетний опыт ухода за больным братом, и видом горшка меня было не напугать. Осталась я у нее в тот же вечер, и растянулось наша с ней история почти на 10 лет.
Помимо матерного, которым моя Элла владела на уровне бог, знала она еще 16 языков. Читала в подлинниках Шекспира, Агату Кристи, Франсуазу Саган и Гессе. Великолепно пела джаз, все трэки из "Серенады солнечной долины" я освоила с ней. Театр я тоже полюбила только благодаря ей, все столичные труппы, активно тогда гастролирующие регулярно собирались на грандиозные Элкины застолья, где она лихо, со своими лучшими друзьями, Володей Суздальским, тогдашним директором томского "Букиниста" и Стасом, физиком-ядерщиком, профессором и просто очень уважаемым ученым, под Стасов аккордеон исполняла свои коронные триста пятьдесят частушек, и "Хелло, Долли". А когда она запевала "Мой путь" Синатры...Рыдали все. Не от жалости, нет, от чувств-с. Она была великой актрисой, Элка, и то, что подмостками ей служила кровать, ничуть не умаляло ее талантов.
Чего ей стоили эти праздники, а и вообще просто утренний подъем, когда за ночь, все тело сковывало, а вечно воспаленные суставы (все до одного, а их много в нашем бренном теле!) крутило и выворачивало, как она говорила "из под души", знала только она.
- Уля, детка, подъем, готовь аппаратуру!
Эту фразу я ненавидела больше всего на свете в тот момент. Нужно было идти на занятия, спать хотелось немилосердно и приходилось вставать часа за три, для того, чтобы с помощью этой "аппаратуры" привести Элку в порядок.
Аппаратурой служили огромный эмалированный таз, три капроновых кувшина с теплой водой, дезодорант, лосьоны "розовая вода" и "огуречный", зубная паста, зубная щетка и щетка для волос, а волос там было "до пояса", много-много чуть сожженных "супрой", вьющихся от природы волос, которые, чтоб не спутались на ночь мы заплетали в косу, а они все равно путались и мы их драли этой щеткой, с матами-перематами, проклятиями и заверениями, что вот прям завтра острижем все под ноль, потом подвивали плойкой и оставляли как есть до следующего утра и проклятий.
А еще были процедуры маникюра-педикюра, мытья головы и вообще всего тела, а учитывая Элкину неподвижность (она могла только сидеть и лежать, даже с ложкой она плохо управлялась) и корпускулярность, мыли мы ее тоже на постели, с уже другой аппаратурой, конечно.
Эта ее жесточайшая самодисциплина, умение и желание быть красивой женщиной, через силу, через боль, через "махнуть на себя рукой и ногой" восхищают меня сейчас не меньше, чем тогда раздражали (много, ох как много я тоже делала через силу).
Только я тогда видела эти слезы боли. когда я ее неловко усаживала, задевая самые больные места, когда пребольно выдирала расческой ей волосы по утрам. Больше этих слез не видел никто. Всех приходящих в ее дом ( а их было очень много, ее любили, к ней тянулись) встречала Примадонна во всем блеске своей красоты и талантов.
Три десятка лет зависеть от абсолютно чужих, разных, добрых и не очень людей (родители умерли, когда ей не было и двадцать семь, братьев-сестер не было, кроме дальней родни, котора появилась после смерти наследовать квартиру), и в этой зависимости не озлиться до предела, не потерять вкуса к жизни, а Элка еще и влюблялась и в нее влюблялись, там страсти иной раз кипели ого-го какие, хоть и платонические.
Суметь не запустить себя и свой скромный дом, в котором кто только не побывал. Каждый месяц устраивать праздники-концерты для своих друзей, чего бы это не стоило...Эх, Элка, как поздно мы все начинаем понимать и ценить. Ты ценила каждый день. И даже когда стало совсем херово, когда онкология, уж чего не ждали, как говорится, превратила твою жизнь в окончательный ад, ты не сдавалась. До посленего дня ты выглядела как королева. До последнего ты радовалась визитам гостей, только что выпавшему снегу и просила меня в валенках пройтись под окнами, чтобы услышать скрип этого снега и я надевала их на "босу ногу", накидывала "шаленку" и скрипела этим снегом, а ты, умирая уже, слушала и улыбалась. Радовалась.
А потом, через пару месяцев после смерти ты мне приснилась и рассказала, как тебе хорошо и что ты там ходишь. Сама. И показала мне туфли. Как у Людмилы Гурченко. С бантами. Красивые.
Умерла моя Элка декабрьской стылой ночью. Тяжело уходила. Она невыносимо хотела жить, не смотря на свои муки. Боролась.
Дома мы были вдвоём и весь процесс ухода, вернее, перехода из нашего мира в вечность происходил на моих глазах. Мы обе были вымотаны, она своей страшной болезнью , а я - сопричастностью к ней. И когда Элка, тихо выдохнула :"Ой, мама пришла...", я поняла, что вот это уже все-конец. Она успокоилась в одну минуту, выправилась вся, заулыбалась, и в этот момент я уснула. В одну секунду провалилась в сон, а не спали мы с ней дней десять, если не больше. Ничего удивительного.
Разбудил меня телефонный звонок, а-ля "Однажды в Америке". Помните? Тот звонок, который преследовал Лапшу в его опиумных покаянных снах.
Я все никак не могла проснуться, дни тогда смешались с ночью, вымоталась до предела , не смотря на то, что я тогда была молода и ещё могуча.
Телефон умолкал ненадолго, а потом опять начинал нудно и настойчиво меня будить. Проснулась, привычно подоткнула Элке одеяло (она очень мёрзла последние дни) и взяла трубку с желанием послать звонившего в те дали, которые, как говаривала Элка, мы на ( тут идёт непередаваемая игра слов) одном месте видали.
- Алло..
- Улечка, привет! Как там Элла?
- Умерла Элла.
- Передай ей, что сегодня в 11.30 "Серенада Солнечной долины" по второму... Как умерла?... Как?
- Физиологически. Нет Элки. Все.
Положив трубку, я на автомате пошла готовить "аппаратуру". Вытащила таз, набрала три кувшина воды, выложила на поднос щетки, салфетки , зубную пасту ( бог знает зачем ), и пошла приводить в порядок свою подругу. Умыла, причесала, поменяла белье, переодела в чистую сорочку и вызвала "скорую" и милицию. Элла не могла даже мертвая выглядеть плохо. В этом была вся её жизнь.
А телефон все звонил и звонил и многочисленные её друзья и знакомые спешили напомнить Элке о том, что её любимый фильм вот-вот начнется. Так все и узнали, что её больше нет.
Приехали врачи и милиционеры, констатировали факт смерти, выдали мне гору бумажек и толково объяснили , что со всем этим делать. Уехали. И мы опять остались одни.
И поехала я за гробом. И купила я его. Огромный, обитый синим плюшем гроб. Красных на тот момент уже не было. Расхватали. В комплекте к нему приобрела огромный деревянный крест, покрывала-венчики-венок и поехала обратно к Элке.
Она по прежнему была одна, рабочий день в самом разгаре , понятно, что всем некогда и что все подтянутся к вечеру. Мы с водителем занесли все мои скорбные приобретения в дом. Переодела отяжелевшую и неожиданно помягчевшую Эльвиру в "смертное" и сама, с кровати перетащила её в гроб. Кто много лет ухаживал за лежачими , тот поймёт , что это не составило особого труда.
Включила "Серенаду" и под звуки "Чаттанога-чуча" опять уснула, уже сидя у Элки в ногах.
Проснулась от чьего - то напряжённого шепота. Мать честная, полный дом людей, я сплю и они, жалея меня и не желая будить, шипели и шикали друг на друга, что - то решая и о чем - то договариваясь.
Старинная подруга Элки, ещё с гимназических времён , неповторимая в своей несчастной любвеобильности и умопомрачительно красивом косоглазии Анна Львовна, не дав мне толком проснуться начала меня торопливо спрашивать, что с квартирой ? Я , Элкиным басом прогудела ей-Аня, твою мать, давай её схороним, а потом уж обо всем этом поговорим.
⁃ Хорошо-хорошо , Уля, да, конечно же, потом... Слушай, а ты документы её кладбищенские нашла?
И тут я вспомнила, на Элкино шестидесятилетие , один из её друзей, американский пастор из какой-то непонятной секты по имени Стив, торжественно , за юбилейным застольем вручил Элке документы на место её будущего тогда захоронения на новом, платном кладбище с романтичным названием "Тихий дол".
История сногсшибательная была. Представьте, русскому человеку, я даже больше скажу - русской женщине с фамилией Иванова, пусть даже и инвалиду, преподнести такой вот прекрасный американский подарок - место под могилу. Эффектно, дальновидно.
Элкино лицо тогда нужно было видеть. Гости замерли, ожидая страшного и прекрасного в своей неповторимости Элкиного гнева. Она выдержала моэмовскую паузу, выразительно посмотрела на Стива и молвила,
⁃ Спасибо Стив . По нашей русской традиции мне хотелось бы послать тебя на хер... Но нельзя. Ты девушку из армии ждёшь , и так травмированный. Спасибо друг , украсил праздник!
⁃
А Стив на самом деле ждал из армии девушку. Невеста его тогда служила то ли в Ираке, то ли в Афганистане, в зоне активных боевых действий. Потеряла ногу на той войне, вернулась и Стив на ней женился. Но все это было потом.
⁃ Аня, точно! Я ж совсем забыла ... Да в Библии все эти бумаги лежат. В той, что Стив подарил.
Отыскали мы документы, созвонились с кладбищенскими менеджерами и выяснилось, что прекрасный Стив подарил Элке похороны в варианте оллинклюзив. Катафалк, автобус для скорбящих, все само приедет к нам, заберёт, отвезёт и закопает. Хороший парень Стив, зря мы тогда на него так...
А тут и отец Олег подоспел, с группой скорби от семинарии. Спели литию, спросили - чем помочь.
⁃ Батюшка, помните, Элла просила, чтобы её отпевали именно в храме, и ещё очень хотела, чтобы её там же на ночь оставили?
⁃ Помню , конечно. Давай так договоримся: завтра в обед я пришлю ребят и они отнесут Эллу в храм.
А жила Элка, аккурат за забором бывшего каторжанского острога, при котором и был храм Александра Невского , при советах отданный нескольким организациям, а в начале 90-х, частично переданный церкви.
Интересное было местечко. Первый этаж занимал книжный магазин и склад, на втором этаже располагался сам храм , семинарские классы и кельи (для ребят, девчонок предусмотрительно оставили при Петропавловском соборе). А в правой части многострадального острога буйствовал самый дорогой и престижный в то время томский кабак "Вечный зов". Такой вот симбиоз. Особенно весело было субботними вечерами, когда в храме служили всенощную, а в ресторации веселились те, кто всенощные не очень любил. Тут тебе "Благословен, еси Господи", а вот тут "Жиган-лимон". Все рядышком, все в шаговой доступности.
"Завтра в обед",- прозвучало из уст отца Олега. И тут я потеряла бдительность. Семинаристы и пунктуальность (если это не касается службы), понятия абсолютно не совместимые. В обед, по моим понятиям, это белым днём , а никак не сибирские декабрьские 18 часов. Но бурсаки рассудили иначе и явились тогда, когда по их арамейскому времени наступил обед.
Шесть часов вечера . Центр города. Пересечение улиц Советская и Герцена. Трамвайная остановка. Толпы молодёжи из университета, служащие едут по домам с работы. В кабачок подтягиваются посетители , кто-то в книжный торопится.
Из-за угла выходит девушка. В руках у неё огромный могильный крест, следом за ней, из тёмной томской подворотни выруливают шесть бурсаков в развевающихся подрясниках со здоровенным гробом наперевес. Трамвайное и автомобильное сообщение в эту минуту прекращается. Люди, идущие нам навстречу шарахаются на рельсы, жизнь замирает. Толпа на остановке как в замедленной съемке синхронно поворачивается вслед за нашим тихим шествием. Швейцар у "Вечного зова" давится окурком.
Впечатление , произведённое на людей, думаю, Элке понравилось;)
Начинаем заносить в храм, который расположен на втором этаже. Лестница-крутая, почти отвесная. А ребятки-носильщики, все как есть разного роста. И тут один, запутавшись в полах длиннющего подрясника , запинается и падает. В рядах смятение, гроб тоже падает и со страшным грохотом съезжает по ступеням. Молчание.
⁃ Господи Иисусе! Не выпала, слава тебе, Господи! Братия, поднимай!
Братия, для надежности, заправив подрясники в брюки, на этот раз уже без происшествий заносит Элку в храм. Уф... Начинаем читать Псалтирь. Я прочла несколько кафизм и ушла готовиться к завтрашним поминкам.
В нашей традиции положено хоронить усопших белым днём , до захода солнца. И традиции этой придерживаются все. Верующие и не верующие. Православные и не очень. Но только не работники платных погостов, как выяснилось. Отпели мы Эллу в полдень, а катафалк приехал в 17 часов.
⁃ Аншлаг, - коротко пояснил мне водитель.
В общем, дубль - два. Кладбище, как водится-за городом. Метель. Темнота. Едем. Прибыли на место упокоения часа через полтора, когда по Томским декабрьским меркам уже вовсю глухая ночь. Метель неожиданно прекратилась, похолодало и кладбище встретило нас прекрасной тихой погодой , ясным звездным небом и полнолунием.
И в этой прекрасной в своей живописности декабрьской ночи, под светом гоголевской луны, под звон кадила и наш скромный дуэт с батюшкой, тихо поющий "Святый боже, святый крепкий , святый бессмертный , помилуй нас", поредевшая процессия из скорбящих друзей делает три круга по всему кладбищу.
Как уж потом выяснили, нас уже не ждали. И носили мы Элку вдоль и поперёк меж ёлок и могил. Знакомили, так сказать...
Ну тут менеджеры спохватились, выскочили из своей избушки и направили нас к месту захоронения (спасибо, хоть яму выкопали, и не пришлось её ещё пол ночи рыть, чему я нисколько не удивилась бы).
Я стояла у её могилы и мне не плакалось. Я пела, смотря на это сюрреалистическое зрелище и улыбалась. Звездная ночь, полная луна, висящая над крестом. И как только все , что положено было совершено, небо затянулось и пошёл пушистый рождественский снег. Он тут же прикрыл комья мерзлой земли на могиле и улёгся пышными эполетами на крест. Красиво...
Поминки начались в 22 часа. Все стереотипы уже и так были разрушены , поэтому временем уже никто не заморачивался.
Вспоминали Элкину жизнь, кто, когда и как с ней познакомился, вспоминали её романы, вечеринки и её острейший язык и то, с каким достоинством она несла свой крест.
Потом завели патефон и слушали её любимые песни. Уходя, каждый подходил ко мне со словами
⁃ Уль , Элка говорила мне, что после её смерти на память можно взять...
Патефон
Икону
Книги
Картину
И т.д..
К утру в доме почти ничего не осталось. В 8.00 пришли семинаристы с огромными сумками и унесли всю библиотеку. Оказывается и её Элка отписала отцу Олегу.
А в 10 утра, когда я укладывала свои вещи пришли работники ЖЭКа с топором и соседями. Показали мне казенную бумагу, в которой говорилось, что Элкина квартира отходит в порядке расширения жилой площади её соседям . Подписана была бумага за три дня до Элкиной смерти.
Мне в наследство досталась "аппаратура". Большой эмалированный таз и три капроновых кувшина.
Sic transit gloria mundi.
