На другой день приехала к нам семья Оболенских; они проводили лето в Всесвятском. Князь был губернатором в Москве. Его жена, урожденная Сумарокова, была очень милая женщина, лет тридцати двух. У них были дети. Я помню двух старших, Катю и Сережу. Я постоянно играла с ними и любила бывать у них. У них был ослик и маленький экипаж, в котором мы катались.
Княгиня устраивала домашний спектакль и приглашала Лизу и Соню участвовать в нем. Выбрали "Женитьбу" Гоголя. Соне дали роль свахи Феклы, а Лизе - невесты Агафьи Тихоновны. Я не должна была участвовать: женских ролей молодых и подходящих не было. Сначала я завидовала им, и опять чувство оскорбления, что я меньшая, шевельнулось во мне, но в этот раз ненадолго. Я ездила с сестрами на репетиции и очень весело проводила время.
День спектакля был назначен. Лиза и Соня были очень заняты учением ролей и озабочены костюмами. Лев Николаевич, узнав о спектакле, прочел нам вслух всю пьесу. Соня со вниманием слушала свою роль, она старалась подражать интонации Льва Николаевича. На другой день она повторяла свою роль перед зеркалом, надев на голову платок, чтобы как-нибудь быть похожей на Феклу.
В день спектакля Лев Николаевич пришел к нам к раннему обеду, и все мы в двух экипажах поехали к Оболенским. Погода была хорошая, был конец июля, в полях шла работа - страдная пора. Лев Николаевич сидел со мной в линейке на заднем высоком месте. Он был в духе, и мне было весело. Папа ехал с мама в коляске.
- Как красиво теперь поле с пестрыми бабами, - сказала я.
- Да, красиво, - протянул Лев Николаевич. - Вот они заняты настоящим делом, а мы, господа, ничего не делаем.
Я с удивлением посмотрела на него; я первый раз слышала такие суждения, и они казались мне дикими.
- Как ничего не делаем? Папа с мама очень много делают, - сказала я обиженно. - А у нас, детей, теперь вакация.
- Да, конечно, - сказал поспешно Лев Николаевич, - -вы на меня обиделись, ну, я больше не буду.
У Оболенских было много гостей, приехавших из Москвы, да, кроме того, и живущих домашних было порядочное количество. Сцена была устроена с подмостками и занавесом. Из Москвы был выписан гример.
Нас, детей, посадили вперед. Я ужасно волновалась за сестер, в особенности за Соню. За Лизу я не так боялась, я знала ее спокойствие и самоуверенность.
"А Соня? Ведь она с конфуза и роль забудет, и тогда все пропало", - думала я.
Поднялся занавес. На сцене шел разговор Подколесина с лакеем Степаном, и когда Степан сказал: "старуха пришла", я знала, что выйдет Соня.
Дверь отворилась, и вышла сваха. Соня была неузнаваема, только глаза остались прежние. Это была намазанная старуха с намазанными морщинами, не своими бровями, в черной купеческой повязочке и с заметной толщиной. В таком искаженном виде нельзя было конфузиться. Но, несмотря на это, когда она, выйдя на сцену, сказала:
- Уж вот нет, так нет. То есть, как женитесь, так каждый день станете похваливать да благодарить... - я слышала в ее голосе фальшь и замешательство. Но следующий монолог ее, заставивший публику смеяться, сразу ободрил Соню.
Подколесин говорил ей:
- Да ты врешь, Фекла Ивановна.
- Устарела я, отец мой, чтобы врать, пес врет.
Соня уже оправилась, у нее выходило недурно.
Хотя эта роль и была совсем не по ней, но сама сваха стояла за себя и смешила, и интересовала зрителей.
В антракте, когда мы пошли в столовую пить чай, я спросила Льва Николаевича: - Нравится вам, как они все играют?
- Гоголя не провалишь, - отвечал он.
Лиза играла лучше Сони, роль была больше по ней, и в общем спектакль сошел весело и интересно.
Мы довольно поздно вернулись домой. Лев Николаевич ночевал у нас.
Через несколько дней, простившись с нами, он уехал в Ясную Поляну. А мы собирались ехать в деревню, к деду Исленьеву, в Тульскую губернию. Лев Николаевич взял с нас слово, что мы заедем в Ясную Поляну.
