Приближались дворянские выборы. Съехались в Рязань из Сапожковского уезда чуть-чуть не все дворяне, имевшие право голоса. Приехали даже такие дворяне, которые хотя не могли действовать шаром, но тем усерднее всюду рассказывали о моих недворянских стремлениях и действиях. Губернский предводитель Н.Н. Реткин громко и везде осуждал мои действия. "Не таким, - говорил он, - должен быть предводитель дворянства: если я увижу, что мой брат дворянин зарезал человека, то и тут пойду под присягу, что ничего о том не знаю". Дворяне Сапожковского уезда, ко мне расположенные, опасаясь забаллотировки, советовали мне не баллотироваться в предводители. Я уверен был в забаллотировке; но мне казалось предосудительным в данных обстоятельствах не баллотироваться: это значило трусить и оказывать моим врагам некоторое уважение. Я пошел на баллотировку, и меня блистательно забаллотировали - почти двумя третями. Ужасно взбесило моих врагов то, что я этим нимало не сконфузился и что всем рассказывал, сколько шаров получил я налево. Выбрали в предводители старика Штурма, который во все трехлетие ничего не делал. При нем случилось, между прочим, следующее.
Поселился в с. Смыкове молодой помещик С, страстный охотник до женского пола и особенно до свеженьких девушек. Он иначе не позволял свадьбы, как по личном фактическом испытании достоинств невесты. Родители одной девушки не согласились на это условие. Он приказал привести к себе и девушку и ее родителей; приковал последних к стене и при них изнасильничал их дочь. Об этом много говорили в уезде, но предводитель не вышел из своего олимпийского спокойствия; и дело сошло с рук преблагополучно.
Зимы, как прежде сказал, мы проводили в Москве, но в это время я много разъезжал по откупам; ибо на следующее четырехлетие я снял с торгов в Сенате восемь городов, из которых сдал два и остался при шести. Дела откупные пошли ужасно дурно; убытки были страшные. Было время, что рубашка, которая была на мне, уже не мне принадлежала, и сверх того я подвергал разорению несколько семейств, доверивших мне свои деньги и земли. Это удесятеряло мою деятельность, я не давал себе покоя и был совершенно погружен в откупное дело. Друзья мои, и в особенности Киреевский, жестоко меня за это бранили. Последний даже начинал во мне отчаиваться и опасаться, чтобы я окончательно не погряз в этом болоте; но Хомяков его успокоивал и говорил, что человек, который погружался по уши в немецкую философию, не может сгинуть в откупах. Я вошел в эти дела, не зная их в сущности, увязивши в них свое состояние и доверенные мне капиталы; я уже не мог покинуть откупа, хотя они с каждым днем становились мне все противнее и противнее. Наконец обстоятельства вообще улучшились, и я несколько исправил положение своих дел. Как только гнёт нужды перестал меня давить, откупные дела стали для меня просто невыносимыми; я воспользовался первою возможностью их сдать, и впоследствии, несмотря на приглашения, с разных сторон ко мне поступавшие, я уже более к ним не возвращался и считал себя весьма счастливым, что от них отделался не только без убытка, но даже с барышом.
Освобождение мое от откупов произошло довольно неожиданно и оригинально. В феврале 1848 года я приехал в деревню - в с. Песочню, и меня посетили короткие приятели А.И. Колемин и И.А. Протасьев. Последний был моим товарищем по двум откупам (по Зарайску и Егорьевску). Держал я один еще Коломну, Ряжск, Сапожок и Спасск Тамбовской губ. Вечером я высказал моим гостям сильное желание покончить с откупами и даже выяснил те условия, на которых я бы охотно их сдал. Условия мои были крайне выгодны для тех, кто пожелал бы снять содержимые мною откупа. И.А. Протасьев даже смеялся надо мною и сказал, что, видно, откупа мне крепко надоели и что я хочу их сдать во что бы то ни стало. Вскоре после того мы разошлись и отправились спать. Вставал я всегда рано. Еще до рассвета А.И. Колемин вошел ко мне в кабинет и сказал мне, что он всю ночь не спал и все думал о вчерашнем нашем разговоре. Тут мы еще много потолковали; к 9 часам к чаю пришел И.А. Протасьев, и в течение дня все было улажено и устроено. Затем последовали в марте и апреле фактические передачи откупов, и к 1 мая я был от них окончательно освобожден.
Свободное копирование
