С берегов Рейна чрез Страсбург я отправился в Швейцарию. Великолепный собор в Страсбурге с чудною башнею и французская обстановка жизни меня так заинтересовали, что я там остался три дня. Затем любовался падением Рейна при Шафгаузене, исходил пешком Обер-Ланд и в дилижансе доехал до Лозанны, где, после несколькодневного пребывания, сел на пароход и прибыл на зимовье в Женеву.
Тут я нашел огромное русское общество, потому что пребывание в Париже русским в этом году (1831-1832) было воспрещено. Я поселился в верхнем городе в качестве нахлебника в одном очень хорошем семействе, г. де Карро. Он, жена и дочери его (довольно пожилые) были и умны и любезны. Они познакомили меня с лучшими домами в Женеве. Тут не раз беседовал я с знаменитым ботаником Декандолем, с химиком Деларивом, с филеллином Ейнаром и особенно часто с даровитым криминалистом и политикоэкономом Росси, который впоследствии был пэром Франции и наконец первым министром в Риме во время либерального порыва Пия IX. Русское общество в эту зиму было в Женеве очень многочисленно; были полдюжины Нарышкиных, столько же, коли не больше, князей и княгинь Голицыных и много разного калибера военных, статских и отставных русских. Из женщин особенно замечательна и интересна была Марья Антоновна Нарышкина, которая и тут не могла еще забыть роли, которую она играла в Петербурге по милости связи своей с императором Александром I. Тут встретил я и старых приятелей С.П. Шевырева с его воспитанником кн. Александром Волконским и С.А. Соболевского. Зиму провели мы очень приятно и весьма полезно. Все утра посвящены были слушанию лекций отчасти в академии, а отчасти на дому у профессоров. Мы слушали ботанику у Декандоля, химию у Деларива, уголовное право и уголовное судопроизводство у Росси. Сверх того, мы слушали у сего последнего публичные лекции о швейцарской истории и частные, только для нас восьми человек предназначенные, за особую плату, о государственном и международном праве. Лекции этого италианца на французском языке приводили нас в восторг. Он излагал свои мысли чрезвычайно ясно, последовательно и заключительно, рассказывал события необыкновенно живо и заинтересовывал нас так, что часы казались нам получасами. Росси полюбил нас, а мы его; и его частные для нас лекции нередко продолжались не час, а два и даже три часа. Этот человек развил во мне много новых мыслей и утвердил во мне настоящий либерализм, который, к сожалению, у нас редко встречается, ибо в среде наших так называемых либералов по большей части встречаются люди, проникнутые западным доктринерством и руководящиеся чувствами и правилами скорее деспотизма, чем истинного свободолюбия и свободомыслия. Этому доброму на меня влиянию знаменитого Росси я весьма многим обязан по деятельности моей и по делу освобождения наших крепостных людей и по управлению делами в Царстве Польском.
Свободное копирование
