28 января.
<...> На курсах назначена генеральная репетиция (в костюмах) {Репетиция пушкинского вечера, посвященного 100-летию со дня рождения поэта.} <...>: решено было поставить 4 сцены -- из "Русалки", "Бориса Годунова", "Полтавы" и "Евгения Онегина" -- объяснение Татьяны с Онегиным. Я и В. с трудом были пропущены наверх, в залу, так как, кроме участвующих и членов бюро, посторонних не впускали. Там уже были все участницы апофеоза, частью одетые, я помогала им. Кого-то не хватало, суетились, бегали, кричали... VI аудитория была в полном беспорядке, -- разбросанные направо и налево костюмы, на кафедре что-то вроде туалета; в соседней химической лаборатории -- такая же картина... -- "Марьи Ивановны нет! Где Марья Ивановна? Дьяконова, оденьте её платье, да встаньте в апофеоз!" -- кричал мне кто-то. -- "А говорить мне ничего не надо?" -- "Ничего, скорей, скорей, Шляпкин {Илья Александрович Шляпкин (1858--1918) -- историк литературы, книговед, палеограф.} кричит, что она необходима, а её нет... Ну, ну!!" -- и я не успела ничего сообразить, как очутилась в аудитории, наскоро разделась, и кто-то меня одевал, и кто-то стоял возле... Я разделила волосы пробором -- получилась старинная причёска, которая так идёт ко мне, -- и все в один голос воскликнули: "вот настоящая Марья Ивановна!" "Гринёв" подбежал ко мне, схватил меня за руку и не отпускал. "Он" был такой славный, толстенький, симпатичный. Скоро были готовы "Ангел" и "Муза"; не хватало только статуи Пушкина, которую мы не достали. Для чтения было выбрано стихотворение Полонского о Пушкине: "Пушкин -- это возрожденье русской музы..." -- и потом соответственные лица должны были повторять те строфы, которые относились к некоторым произведениям Пушкина. С этим было много хлопот: чтобы всякий знал свой No, и не перепутал... Шляпкин просто всё горло раскричал, -- говорить было тихо нельзя за расстоянием и движением; он бегал, кричал, задыхался и... делал в сущности всё, так как помощниц среди нас ему не нашлось... <...>
Свободное копирование
