3 декабря, днем.
От Шурки получила письмо, -- болит горло -- вот уже восьмой день он в лазарете, и я страшно боюсь, как бы его горловая простуда не перешла в дифтерит. Лечит, кажется, бестолковый врач.
На душе смутно, точно тяжёлые осенние тучи налегли на сердце, и мысль об одиноком брате-мальчугане в казённом лазарете -- не выходит у меня из головы... Что... если... дифтерит... и... -- я боюсь даже высказать затаённую мысль.
Боже мой, возьми лучше мою жизнь, но оставь его! Хотя я его так хорошо знаю, что и теперь могу предсказать, что из него никогда не выйдет человека в высшем смысле этого слова, что его легкомыслие и ветреность принесут ему немало бед в жизни, что он не сумеет переносить несчастий, и что смерть в ранние годы хороша тем, что покидаешь мир, так сказать, стоя на пороге жизни, не успев изведать ни её радостей, ни страданий, -- всё-таки одна мысль о возможности подобного несчастия леденит душу... Будь он дома, -- другое дело, я бы приехала и ухаживала за ним, но настоящее моё положение тем и ужасно, что я не могу своим присутствием облегчить ему болезнь... и, если ему станет хуже... но нет! Пусть мне отнимут обе ноги потом, но я поеду к нему... <...>
Свободное копирование
