25 октября.
Середонин образовал практические занятия на нашем курсе таким образом: <...> предложил читать группами сочинения известных авторов по школам, начиная со школы родового быта, а потом излагать вкратце содержание этих сочинений. <...> Статья, которую предстояло мне изложить, называлась "Взгляд на юридический быт древней России"; в связи с ней нужно было излагать и другую: "Разбор сочинений Терещенки" <...> того же автора {Работы историка Константина Дмитриевича Кавелина (1818--1885), помещённые в 4-томном издании его сочинений (1859).}. <...>
Только усевшись за письменный стол, я сообразила, какую глупость я делаю, и растерялась. За что я бралась? <...> Сумею ли я написать хоть строчку? если я не сумею изложить как следует содержание этой статьи, которой так заинтересован чуть ли не весь курс, то что же будет? Это значит осрамиться перед всеми... Я чувствовала, что струсила не хуже последнего школьника перед экзаменом. И в то же время я возмутилась своей глупостью. Если я не сумею -- то ведь это будет так глупо! Боже мой, неужели же я не могу, не способна даже и на это? <...>
Ах, Боже мой! Что--то будет завтра? Сердце так и замирает, как подумаешь. И добро бы я взялась излагать малоизвестного автора, -- тогда всё пошло бы ладно. А то ведь -- Кавелин! с ним всякая знакома, у многих есть конспекты, и вот они будут проверять... <...>
О, завтра, завтра! Единственная надежда, что времени -- один час -- не хватит для трёх изложений. Середонин сказал, что изложение должно быть кратко, не более 10 минут. Но при всём моём желании я никак не могла изложить так кратко. Все мысли Кавелина так верны, имеют такое существенное значение, что почти невозможно излагать статью так, чтобы всё чтение заняло не более 10 м., в таком случае пришлось бы выпустить половину.
Итак: с одной стороны моё изложение противоречит желанию профессора, с другой -- неизвестно, как отнесётся к нему большинство, с третьей -- оно противоречит моему искреннему желанию -- не читать его (раз оно написано -- volens-nolens -- надо прочесть).