Дневник 1722 - 268

30-го, с рассветом, собрались к нам все находящиеся здесь гобоисты, литаврщики, трубачи и барабанщики для получения следующей им дани и для поздравления с днем св. Андрея. Поутру являлись также к его высочеству многие офицеры и кавалеры, чтоб поздравить его как кавалера ордена св. Андрея, — между прочими генерал-майор Лефорт, бригадир и гвардии майор Лихарев, несколько полковников, военный секретарь Волков (Волков показан в числе асессоров Военной коллегии.), муж племянницы князя Меншикова — Мишуков (флотский капитан, который привел из Голландии фрегат, погибший в прошедшем году близ Ревеля прежде, чем императору удалось его видеть), новый русский камер-президент (Плещеев.), президент Мануфактур-коллегии (Новосильцев.), камеррат Фик и многие другие, которым его высочество, по здешнему обычаю, всем подносил по чарке водки. Около 11 часов герцог, в величайшем параде, отправился в церковь в Кремле, частью чтобы присутствовать там при богослужении, частью чтоб пригласить еще некоторых вельмож к себе в этот день к обеду; но мы не успели еще доехать до места, как услышали пушечную пальбу — знак, что в церкви уже все кончилось. Вслед за тем нам встретились князь Меншиков и некоторые другие вельможи, которые отправлялись к нам. Поэтому мы тотчас поворотили назад и немало спешили приехать домой так, чтоб успеть принять их. В 12 часов гости, один за другим, съехались; но за столом, приготовленным на 20 человек, занято было немного более половины мест, потому что обедать сели только семь находившихся здесь андреевских кавалеров, именно- его королевское высочество — наш герцог, князь Меншиков, великий канцлер Головкин, вице-канцлер Шафиров, генерал-фельдцейхмейстер Брюс, князь Долгорукий (сенатор и бывший посол в Варшаве) и генерал от инфантерии Аллар, потом обер-прокурор Писарев, здешний тайный советник Остерман, шведский граф и генерал-лейтенант Ферзен, капитан Измайлов (состоящий при особе его высочества) и конференции советник Альфельд, который был двенадцатым и накладывал кушанья. На стол ставили два раза по 22 блюда и по 3 корзинки с конфектами. В другой комнате был накрыт еще стол, за которым сидели адъютанты и некоторые из наших кавалеров. Так как кавалерам ордена предстояло ехать еще в шесть мест (в этот день принято бывать у всех наличных кавалеров и у каждого обедать), то они остались у его высочества не долее как до 2 часов и строго держались трех установленных тостов и трех стаканов вина. Прежде чем другие встали из-за стола, генерал-лейтенант Аллар собрался домой и пригласил все общество к себе: они условились между собою — чтобы не ездить так страшно далеко — делать свои визиты друг другу по порядку, смотря по тому, кто ближе живет. Обыкновенно тот, к кому общество тотчас должно отправляться, за четверть часа или ранее уезжает домой вперед, чтобы все приготовить для приема гостей. В 2 часа князь Меншиков поднялся от нас, и кавалеры поехали к генералу Аллару, живущему в Немецкой Слободе, в нашем соседстве, куда за ними последовали его высочество со свитою, обер-прокурор Писарев и граф Ферзен, которого за обедом просили непременно быть у всех. Но тайный советник Остерман отправился от нас домой. От Аллара кавалеры отправились к барону Шафирову, куда однако ж не явились ни князь Меншиков, ни великий канцлер Головкин, хотя он, уходя от генерала Аллара, убедительно просил их быть у него. Генерал-лейтенант Ферзен, против воли, также не попал к нему, потому что ездил с обер-прокурором Писаревым (который также не в ладу с вице-канцлером и тоже не был там) и, следовательно, должен был следовать туда, куда ему хотелось, а тот отправился с князем Меншиковым и Головкиным к Брюсу, где они снова поджидали прочих. Барон Шафиров опять угощал отлично и в особенности подавал превосходнейшие вина. Но его очень рассердило, что те трое, несмотря на личную его просьбу, все-таки не приехали; он всячески клялся, что если б они только были у него, то и он в этот день не задумался бы быть у них, но что теперь ни за что не поедет ни к одному. Многие из гостей не советовали ему делать этого; но он отвечал, что, если поедет к ним, они, пожалуй, еще вообразят себе, да и других станут уверять, что он их боится. Так как общество у него было не очень велико, то гости не держались трех установленных стаканов, а распили по крайней мере пять или шесть, в чем несколько помогли и дамы, потому что старая баронесса также вышла с своею незамужнею дочерью и села с кавалерами и прочими господами. Вскоре после того как генерал-фельдцейхмейстер Брюс отправился вперед домой, кавалеры последовали за ним, и у него мы нашли опять трех вышеупомянутых господ, т. е. князя Меншикова, великого канцлера и Писарева. По приезде туда его высочество пошел сперва к графине Брюс; потом все уселись за очень хорошо приготовленный стол, но занимались больше питьем, чем едою. Спустя с полчаса или с час все общество отправилось к князю Долгорукому, где также все шло прекрасно и стол был отличный, даже лучше, чем у всех предшествовавших, хотя у хозяина и нет жены. От него, когда распиты были три положенных стакана, поехали к великому канцлеру Головкину, который угощал на русский манер — плохо и бедно: вместо круглых у него стояли два узких длинных стола, конечно из экономии, потому что для них нужно вполовину меньше блюд; о венгерском не было и помину; даже не подали рейнвейну, а разносили одно плохое красное вино. Гости однако ж остались здесь очень долго, по той причине, что старый великий канцлер, прежде чем сели за обед, повел его высочество к своему старшему сыну, который уже несколько лет без рук и без ног и которого герцог еще ни разу не видал. Он кавалерийский полковник и человек, говорят, чрезвычайно приятный. У него есть жена и дети, из которых я в этот день видел дочь лет 10, одну из самых хорошеньких и миленьких девочек, каких мне только случилось встретить в России. Когда к гостям вышла старая графиня Головкина с дочерью и внучкою, его высочество сел за стол между матерью и дочерью, которою вообще очень занимается. Во время обеда приехал от императора курьер из Царицына, откуда до Москвы 1200 или 1300 верст. Он оставил государя там и явился сюда на шестой день, потому что по дороге везде держали лошадей наготове; в другое время никакой курьер не мог бы приехать так скоро. Но когда будет в Москву его величество и что он привезет нового — об этом еще ничего нельзя было узнать. Презабавно было смотреть, как шведский граф Ферзен возился с старым обер-прокурором Писаревым, с которым в этот день всюду разъезжал и везде садился рядом: он постоянно уговаривал его пить, между тем как тот вовсе не был расположен отвечать ему. Граф приехал сюда отыскивать чего-то в пользу своих лифляндских поместий и потому мастерски подделывается к старым русским и называет братьями всех прокуроров и секретарей, из которых этот обер-прокурор главный; к тому же с последним он только и может еще несколько объясняться, потому что тот в Германии научился немного говорить по-немецки. Напротив, тайный советник Бассевич поссорился здесь немножко с обер-прокурором, который сперва обещал ему что-то относительно дела купца Фрейя, а потом не хотел держать своего слова; однако ж еще прежде, чем мы разъехались по домам, между ними в тот же вечер опять все уладилось. От великого канцлера все отправились на седьмое, и последнее, кавалерское празднество, к князю Меншикову, куда, равно как и к великому канцлеру, вице-канцлер Шафиров, в свою очередь, не являлся. Когда мы приехали к князю, на улице, перед входом в его дом, стояло по обеим сторонам человек двенадцать с зажженными факелами; потом, когда герцог вышел из саней, раздались литавры и трубы, и хозяин встретил его у входных дверей. Проходя через его большую залу, мы увидели там оркестр княжеских музыкантов, которые трубили марш и играли. Его высочество, раскланявшись с княгинею и княжною, сел за стол возле первой. Здесь гости опять не держались строго трех узаконенных стаканов. После обеда его высочество не давал покоя тайному советнику Бассевичу до тех пор, пока он не добился от князя, Брюса и Головкина обещания покончить дело Фрейя и дать последнему отсрочку на два года, притом все это еще до отъезда его превосходительства. Когда герцог хотел ехать домой, подошел обер-прокурор Писарев и просил его оказать ему милость — заехать в этот вечер еще на минуту и к нему. Хотя его королевское высочество во весь вечер не очень-то был доволен им за множество затруднений, которые он выставлял по делу Фрейя, однако ж не хотел отказать ему, чтоб он не противился еще более, и потому поехал к нему с своею свитою и с графом Ферзеном, даже посадил его в свои сани. По приезде нашем туда нас угощали разными фруктами в сахаре, из которых почти ничего нельзя было есть, и дочь хозяина, девушка лет 15 или 16, но с виду еще очень глупая и простая, должна была, по здешнему обычаю (вместо своей больной матери), разносить всем и каждому сперва водку, потом вино. По убедительной просьбе герцога она хоть и решилась сесть возле него, но недолго осталась на своем месте. После того как его высочество побыл здесь с час и довольно много пил, хозяин повел его к своей больной жене, которая стояла в короткой юбке перед кроватью и походила на смерть, потому что уже несколько лет не вставала с постели. И она должна была каждому из нас подать по стакану вина, которое мы выпили за ее здоровье. Так как граф Ферзен был навеселе и приставал к герцогу, чтобы еще куда-нибудь ехать, то они решились отправиться пить чай к моей хозяйке, причем Ферзен выпросил себе позволение ехать с его высочеством в одних санях и быть у него кучером. Но эта затея едва не кончилась очень дурно: в то самое время, как мы скакали довольно быстро, навстречу нам попались какие-то сани, и он опрокинул его высочество на таком скверном месте, что легко могло случиться большое несчастье. Сани упали на сторону графа, и он попал под них, так что его сначала приняли за шинель и оставили в этом положении, тем более, что сани свалились с деревянной мостовой в яму глубиною локтя в полтора, где шинель как раз накрыла его. Все мы немало перепугались. Герцог после того не хотел дальше ехать с графом, почему его посадили в другие сани, в которых бригадир Плате повез его потихоньку домой; но как и бригадир был немного навеселе, то я и подполковник Брюммер, совершенно трезвые, встали на запятки, чтоб не давать ему ехать скорее, чем нам казалось нужным, и таким образом без дальнейших бед все благополучно добрались до дому. Когда сани поравнялись с домом моей хозяйки, его высочество во что бы то ни стало хотел войти туда; но так как он был очень пьян и никто из нас еще не знал, ушибся он при падении или нет, то мы притворились, что не слышим его возгласов, и отправились прямо домой.