Дневник 1722 - 219

3-го. В прошлую ночь продолжался сильный мороз. Поутру я начал с нашим фурьером фон Блехом учиться русскому языку, потому что пребывание наше здесь продлится, может быть, долее, чем ожидают; да и мне просто наконец стало стыдно, что я, находясь так давно в России, не выучился еще почти вовсе говорить по-русски. Около полудня ко двору приводили ребенка, выросшего в лесу между медведями. Это был мальчик лет 7 или 8, который совсем не говорил, но почти всегда кричал как медвежонок, ходил как молодые медведи, покачиваясь из стороны в сторону, и убегал, если его не сажали или не клали. Садился он обыкновенно, подбирая под себя ноги, а ложился, поджимая и ноги и руки; ел все, что ему ни давали, но всего охотнее сырое мясо, которое и мы кстати пробовали, и хотя не был уже голоден, однако ж не отказывался от него; был очень весел и вовсе не зол: умел также как нельзя лучше предпочитать белый хлеб черному, потому что когда мы дали ему сначала кусок черного и потом показали белый, он первый бросил и потянулся за последним. Наружностью он не отличался от других детей, но имел безобразно толстую голову и горб, который, как полагают, сделался у него от ползанья на четвереньках. Рассказывали, что мать этого мальчика лет 6 или 7 тому назад, имея его на руках, пошла в лес собирать какие-то маленькие дикорастущие красные ягоды, которые у здешнего простого народа составляют большое лакомство, и там была съедена медведем, как показали потом найденные кости несчастной. Думали, что и ребенка постигла та же участь, как вдруг недавно его нашли в лесу, недалеко от медвежьей берлоги, совершенно нагого и ползающего на руках и ногах, и потому решили, что медведь, кормивший его столько лет в своей берлоге, вероятно, издох или недавно кем-нибудь убит. Мне и многим другим все это кажется весьма сомнительным; вероятнее, что ребенок нем и тупоумен от рождения и что родители, чтоб как-нибудь избавиться от него, выдумали всю эту историю. Он принадлежит старому барону Шафирову и привезен к нему, как говорят, из одной из его деревень. Если б мальчик со временем выучился говорить, то рассказы эти, конечно, получили бы немного более вероятия. У него была уже и оспа, но щеки его, от самого верха головы до подбородка, были покрыты волосами, чего мне никогда не случалось видеть у такого маленького ребенка. Человек, водивший и оберегавший его, жаловался, что он ужасно неопрятен и делает все под себя, не подавая наперед ни малейшего знака; говорил также, что сначала, когда его привезли в Москву, он не хотел терпеть на себе ни башмаков, ни чулок, ни платья, но что теперь привык уже к ним. Его высочество, осмотрев этого ребенка, велел выдать вожатому червонец на водку и отвести его к тайному советнику Бассевичу, которому также хотелось взглянуть на мальчика. До молитвы приехал к его высочеству молодой барон Шлейниц (Вероятно, сын барона Ганса-Христофора Шлейница, известного своею дипломатическою службою в царствование Петра Великого и находившегося в это время русским посланником в Париже.), который привез ему письма из Франции и остался у нас обедать. В этот день барон Мардефельд, г. Кампредон, шведский посланник с женою и многие другие обедали у тайного советника Бассевича. Г. Цедеркрейц недавно просил позволения также приехать сегодня на музыку, а потому тайный советник, из учтивости, не мог уж не пригласить его с женою вместе с тем и к обеду. Около вечера и его высочество решился наконец ехать слушать музыку, которой до сих пор еще ни разу не пропускал. Он нашел у тайного советника многочисленное общество, именно, кроме названных выше обеденных гостей, еще генерала Ягужинского, князя Гагарина (которого прежде хорошо знал в Вене), молодого Головина, князя Мезецкого (офицера гвардии, разъезжающего всегда курьером), двух-трех молодых, незнакомых мне русских князей и многих других. Войдя в комнату, где находилась г-жа Цедеркрейц, герцог тотчас подошел к ней и приветствовал ее; потом, поговорив немного с нею и с прочими гостями, взял ее (она урожденная графиня Поссе и близкая родственница покойной жены бригадира Плате) за руку и повел в залу, где готовилась музыка и собрались уже многие дамы из Слободы, как-то: мадам Латур с сестрою, моя прежняя хозяйка — мадам Шенеманн с сестрою, одна старая подполковница-немка и др. Графиня, большая любительница карт, послушав несколько времени музыку, пошла в другую комнату и села играть в ломбер с Мардефельдом и Кампредоном. Так как за обедом у тайного советника начали довольно сильно пить, то бокалы не были забыты и во время музыки. После пили несколько раз, даже стоя на коленях, за здоровье его высочества и графини, находившейся подле него. Сперва, если не ошибаюсь, генерал Ягужинский предложил шведскому министру тост за здоровье герцога, и г. Цедеркрейц, сидевший от него шагах в 4 или 5, приняв бокал, пополз к его высочеству на коленях, с жаром приветствовал его и целовал ему руки. Его высочество обнял и поцеловал его, а потом, когда тост обошел круг, начал, с своей стороны, пить за здоровье графини, причем все опять должны были становиться на колени. По совершении и этим бокалом своего круга провозглашены были еще разные тосты, так что его высочество прежде 10 часов не мог отделаться от генерала Ягужинского, который оставался там до 12-ти и сам давал маленький концерт, потому что играет немного на клавесине. Но тайный советник Бассевич, который весь день очень сильно пил и кроме того был вовсе не в хорошем расположении духа, удалился еще до 9 часов. Один из молодых русских князей (фамилии которого я не мог узнать и которого видел в первый раз) до того напился, что принужден был остаться у тайного советника и там проспаться. Одет он был как-то очень необыкновенно и имел притом престранные манеры. На нем были, во-первых, белые грязные штиблеты и башмаки с красными каблуками, потом красные штаны с золотыми пуговицами и петлями, парчовый камзол и голубой с серебряным шитьем и обшивками со всех сторон, кафтан, поверх которого он надел очень грязную кожаную портупею с кортиком. Ко всему этому надобно прибавить как смоль черные, длинные незавитые волосы, очень серьезное лицо и огромный рот; одним словом, он во всех отношениях был немало смешон.