1-го праздник эгидия был следующим образом справлен в нашем саду: в 10 часов утра его королевское высочество со свитою из 14 кавалеров, верхом, отправился за обер-егермейстером Альфельдом. Тайный советник Бассевич опять, как в прошлом году в Петербурге, обращался к нему с приличною речью, а от его высочества он получил при этом случае в подарок прекрасный кортик. Побыв у него несколько времени и напившись чаю и кофе, мы в таком порядке отправились верхом из Слободы в сад Коха: впереди ехали валторнисты, которые постоянно играли и были, как и вся прочая свита, в зеленых костюмах; за ними следовали Бассевич и я, как яхт-юнкеры, с своими охотничьими ремнями, а за нами обер-егермейстер в полном охотничьем наряде; потом — оба генерал-адъютанта, Плате и Бонде, за ними его высочество и наконец за его высочеством все прочие, по два в ряд. По прибытии в сад наш обер-егермейстер был встречен там крестьянскою музыкою, и Руммель, одетый шутом и имея подле себя моего слугу Мартини в костюме монахини, говорил речь, а потом, во время обеда, роздал всем гостям стихи, которые предварительно прочел и которые выдавались за его произведение, собственно же были сочинены Петерсеном. При несении кушаний впереди шла крестьянская музыка (та самая, которую мы имели во время маскарада) вместе с четырьмя валторнистами под предводительством того же Руммеля. Когда стол, над которым возвышались четыре довольно большие арки, обвитые зеленью, был готов, герцог отправился к нему со всеми присутствовавшими, за исключением Бассевича и меня, потому что мы, в качестве яхт-юнкеров, должны были стоять за обер-егермейстером, прислуживать ему и при тостах разносить всем бокалы. За обедом его королевское высочество объявил меня своим камер-юнкером, милостиво взяв бокал и провозгласив тост за здоровье нового камер-юнкера Берхгольца. Когда я принес мою всеподданнейшую благодарность его высочеству, обошел вокруг с бокалом и принял от всех поздравления, точно таким же образом были пожалованы — поручик Бассевич в капитаны, а мой старый товарищ из Швеции, паж Тих, на мое место, в гоф-юнкеры. Вскоре после того все встали из-за стола, но стоя продолжали еще весело пить. Вечером объявлены были также некоторые другие повышения, а именно: обоих полковников, Плате и Бонде, сделали бригадирами, секретаря тайного советника Геспена, Швинга, секретарем посольства, молодого Петерсена пажом, обоих камер-лакеев, Миддельбурга и Даува, камердинерами и лакея Классена камер-лакеем. Вследствие всего этого так весело и много пили, что немногие помнили, как добрались до дому. Между тем, так как Плате был гораздо старший полковник, чем Бонде, назначенный старшим бригадиром, то он долго не соглашался быть младшим, когда, по секрету, узнал о том от тайного советника Бассевича, всячески старавшегося уговорить его. Его высочество имел на то свои причины, желая сделать приятное семейству графа Бонде в Швеции. Плате, впрочем, и дал убедить себя; но на другой день полковник Лорх жаловался тайному советнику на оба эти производства и хотел просить отставки, потому что был старший полковник. Г. Бассевич убеждал его не делать этого и представлял ему, что он может вообразить себе, каково было Плате, которому предпочли графа Бонде, поступившего на службу герцога майором, когда тот уже состоял в ней подполковником; что относительно Бонде его высочество руководствуется важными причинами, имея в виду Швецию; но в то же время присовокупил, что если полковник все-таки будет требовать отставки, то может уверить его, что непременно получит ее (и наверно получил бы, потому что очень упал в мнении его высочества). Наконец он, хотя и с большим трудом, покорился своей участи. Так как Тих, которым его высочество немало дорожит, должен был остаться у нас в саду, то его поместили с Негелейном и со мною.
Свободное копирование
